Серж Неграш - Талисман
— Конечно. Эльбер требует, чтобы ему дали увидеть супругу.
— Я бы на его месте не очень чего-либо требовал, — заметил Коувилар. — Эти инородцы мне порядком надоели! — сорвался он. — Они у меня уже в печенках сидят! Будь моя воля, я просто казнил бы их всех без суда, и, честное слово, в Риме стало бы гораздо спокойнее! Где этот английский ублюдок?!
Эльбер был совершенно ошеломлен обрушившимися на него известиями. Насколько он понял, Таймацу мертв, а Нику обвиняют в убийстве Призрака, которое, к тому же, случилось возле усыпальницы Гларии. Он был убежден, что его подруга невиновна — Белый Воин отлично знал, как они с Таймацу относятся друг к другу, но все доказательства свидетельствовали против нее. А сам Эльбер не в состоянии ответить на простой вопрос — ведал ли он, куда отправилась его жена? Сообщить, что она собиралась предупредить некоего вампира о грозящей тому опасности, немыслимо…
— Я вообще ни слова не пророню, пока мне не позволят поговорить с Никой, — упорно повторял он. — Где она? Что с ней?
— Что ты сделал с дочерью казначея?! — Коувилар побагровел от подобной наглости: он привык к тому, что, стоит только человеку оказаться в руках охраны, с того мигом слетает спесь, но англичанин никак не вписывался в нормальные рамки. Как, впрочем, и русский раб. — Горе Италии, пригревшей на своей груди подобных вам змей! — выкрикнул он. — Ваше место на костре, на котором сжигают убийц-колдунов! Ты хочешь полюбоваться на свою рыжеволосую ведьму? Хорошо же, отведите его к ней немедленно!
Ника почувствовала, как кто-то старается разомкнуть ее руки, по-прежнему обнимающие Таймацу, и протестующе замычала.
— Нет… нет…
— Боги, — произнес Эльбер, — Бара, приди же в себя, расскажи обо всем? — он прижал ее к груди, и Ника уткнулась ему в плечо. — Я здесь, с тобой. Успокойся.
— Осенняя Луна… его больше нет.
— Я вижу, милая. Но только ты можешь объяснить, что и почему. Ты была там, когда…
— Ютен напал на меня. Таймацу убил его, а потом… — она снова задрожала всем телом от невыносимого яркого воспоминания, — потом — себя. Я успела увидеть, как он вонзил меч себе в сердце, но не успела помешать. Там еще был его преследователь с Островов. Я не знаю, куда он исчез. Не заметила…
Она видела, чувствовала, что Эльбер пребывает в не меньшем отчаянии, нежели она сама. Но он старался справиться с собой, осознавая, что Нике сейчас гораздо хуже — она с трудом переживала утрату. То, что теперь ей было с кем разделить боль, заставило ее ощутить облегчение. Таймацу значил для Эльбера столь же много, как и для нее.
— Огден предложил дать ему вечность… А я не согласилась, — произнесла она. — Это было бы неправильно, да?
— Конечно. Он бы полностью с тобой согласился, Бара. Ни один нормальный человек не пожелает для себя такой вечности. А нам надо выбираться отсюда…
— Но как? — обычно Нике не требовалось чужого совета, чтобы найти выход даже из самого отчаянного положения. Но ныне ей необходимо, чтобы кто-то другой принял ответственность на себя. Не всегда ей удавалось оставаться сильной.
Прежде чем Эльбер успел хоть что-то ответить, дверь камеры распахнулась. Охранник, который вошел туда, двигался точно во сне, или как огромная, нелепая живая кукла. За ним следовал островитянин, чье имя, насколько Нике запомнилось, Хэйдзи. Кивнув замершим в недоумении и тревоге Эльберу и Нике, Хэйдзи склонился над телом Таймацу.
— Что такое? — спросила Ника, не желая подпускать их к своему другу — даже мертвому. — Что еще вам от него нужно?!
— Он должен вернуться на Острова, — сказал Хэйдзи. — Я заберу его туда, откуда он пришел.
— Ника, это правда, — подтвердил Эльбер. — Островитяне считают, что быть похороненным в любом ином месте для них равносильно несмываемому позору. Нам не следует им мешать.
— Но они считали Таймацу отступником! — не сдавалась Ника. — Он для них хуже собаки!
— Нет, — возразил Хэйдзи, снизойдя до объяснений, по его мнению, нечеловеку, к тому же женщине. — Он совершил ритуальное самоубийство. По нашим законам, он вернул себе лицо и имя. Наши боги приняли его.
Тогда Ника, окаменев, замерла и не произнесла больше ни слова, пока Хэйдзи проносил мимо нее тело своего брата.
Что до охранника, то он по-прежнему не предпринимал никаких попыток воспрепятствовать не только островитянину, но и ей с Эльбером. Белый Воин, не собираясь немедленно выяснять причину его столь загадочного поведения, потянул Нику за руку, увлекая девушку за собой.
Они покинули камеру.
Коувилар, очнувшись и отчетливо вспомнив ночные приключения, с ужасом подумал о том, уж не сошел ли он с ума? В самом деле, у него в руках были столь сильно ненавидимые им инородцы, совершившие как минимум два страшных убийства, причем один из них — беглый невольник, которого следовало передать его господину. А вместо этого им самим, главой охраны Рима, внезапно овладела апатия, и он лично распорядился не задерживать их: женщину, англичанина, даже того самого невольника, чье лицо Коувилар не мог вспомнить, как ни старался. Только какое-то бледное расплывчатое пятно и светло-голубые холодные глаза, взгляд которых проникал, кажется, в самую душу. Как же его звали? Какой-то князь из России…
Как он, Коувилар, теперь все объяснит? Ведь даже убитого, который был сюда доставлен, не удалось отыскать — тело бесследно исчезло, словно его и не существовало. Хуже того, разве возможно кому-либо рассказать, что он видел, как жуткий русский поднялся в воздух и затем превратился в ничто, в туман? Мучительно пытаясь придать своему отчету хоть какое-то правдоподобие, бедолага не сумел унять дрожь, волнами проходящую по всему телу…
Гораздо позже, когда он предстал перед королем, то тот, слушая его, недоумевал. Что с главой охраны? Откуда эта нерешительность, неспособность представить четкую картину того, что творится в столице Италии?..
— Я не применял никаких мер, даже в рамках закона, к людям, находящимся под твоим покровительством, господин. Полагаю, что поступил правильно, сохранив их неприкосновенность, а не заключив под стражу, как обошелся бы с кем угодно иным. Доказательство тому — то, что они, в свою очередь, не предприняли попытки немедленно покинуть Рим, бежать и скрываться, вероятно, не ощущая за собой вины. Твоя воля и твоя власть поступить с ними так, как пожелаешь, и если передашь их в мои руки, я в точности исполню все, что ты прикажешь…
«А все-таки я ловко выкрутился», — решил Коувилар.
— Ты нынче что-то особенно многословен, Коувилар, — не выдержал король, поняв, что глава охраны, похоже, готов плести свои нелепые оправдания до бесконечности. — Мне сообщили — между прочим, еще прежде, чем это соблаговолил сделать ты сам, — что жена англичанина обвинялась в убийстве, но ты распорядился отпустить ее…
