Ольга Голотвина - Сокровище троллей
А Первый лежал рядом с Сизым, по-детски свернувшись в кольцо и привалившись к боку учителя. Он переживал так, словно это ему переломали не две, а все четыре лапы.
Возле пасти учителя лежала кость с остатками мяса — часть добычи людей. Неплохая кость, хоть и воняет дымом, как все человеческие припасы. Но учитель не стал есть… это какая же боль его мучает, если даже пропало желание есть?!
Ученик тоже притворился, будто не голоден. Ничего! Вот уляжется метель — он, Первый, добудет настоящую дичь, с горячей кровью, еще трепыхающуюся, в пасти притащит. От такого и больной не откажется! А потом люди отнесут учителя в логово Кринаша, они обещали. Короткий Хвост живет здесь давно, она должна знать, растут ли здесь травы, снимающие боль… ах да, везде снег, какие травы… Но Короткий Хвост что-нибудь придумает, она умница. И Сизый поправится, будет бегать лучше прежнего…
Погрузившись по самый гребень в утешительные мысли, Первый не слушал, о чем шептались, сидя рядом на лавке, Литисай и Аймара. А если бы и прислушался, ничего бы не понял.
— Ты лучше всех, ты единственная девушка на свете, я всю жизнь буду тосковать по тебе. Но мы ведь никогда не сможем быть вместе!
— Но почему же, почему?
— Потому что я тебе не пара! Потому что не кручусь среди столичной золотой молодежи, а служу в крепости на краю болота. Ящеров сторожу.
— И я там буду жить.
— Ты не сможешь.
— Еще как смогу!
— Это ты сейчас так думаешь. Ты сюда на несколько дней приехала, тебе тут интересно: ах, лес, река… А ты слышала, как воют голодные волки у самого частокола? Видела из окна шаутея следы троллей за оградой? Знаешь, как снег заносит за ночь двери — утром их не открыть? Крепость построена на скорую руку — только и делаем, что чиним да ладим. Сквозняки гуляют, как щели ни конопать… А уж как тебе скучно будет — ты себе этого представить не можешь. Я с раннего утра до поздней ночи кручусь в крепости, вечером падаю, сразу засыпаю… Быстро к отцу запросишься.
— Не запрошусь.
— А не запросишься, так я изведусь, что тебя сманил на такую убогую жизнь.
— Но это можно уладить. У папы при дворе связи, и если он попросит за тебя…
— Вот уж это никогда!..
— Тише, разбудишь Джайчи.
— Да, верно… извини. Но этого не будет. Род Хасчар при дворе имеет большой вес. Если бы я только захотел… Но пойми, любимая: я был чуть ли не мальчишкой, а любящие дядюшки уже тащили меня за уши к высоким чинам. Наемнику, чтобы получить бляху десятника, надо прослужить много лет, побывать в сражениях, научиться подчинять себе вояк… Я стал десятником в семнадцать лет. Понимаешь, в семнадцать! Ничего не знал, ничего не умел, а должен был командовать матерыми бойцами. Мне двадцать три, я сотник и дарнигар крепости. Воины умнее, отважнее, способнее меня отдают армии десятки лет, а о таком взлете даже не мечтают… Мне дядюшка сказал: «Потерпи годик на болоте, а потом мы тебя в столицу переведем. Будешь сотником гвардии, а там, глядишь, и военным советником, как я…» Ну уж нет! Хватит. Я им, дядюшкам моим дорогим, не кукла. У меня совесть есть. Я решил: получено много незаслуженных подарков, пора их отрабатывать. Останусь в Шевистуре. Постараюсь стать настоящим командиром, чтоб солдаты за моей спиной не ухмылялись. Надо будет прожить здесь до седины — проживу… Я люблю тебя, правда, люблю, но есть что-то важнее любви…
— Понимаю. Честь. Наверное, ты прав… А сейчас, извини, я посплю немного. Вот здесь, на скамье. И курткой укроюсь.
— Я… я тебя обидел? Ох, дурак! Прости меня, сердце мое…
— Нет, конечно. Не обидел. Но я действительно хочу отдохнуть.
— Но ты как-то… сразу… Нет, все-таки я обидел тебя! Аймара, я не хотел…
— Успокойся, любимый. Просто я считаю, что решать за нас двоих должен ты. И ты решил. Значит, так и будет… Подвинься немножко. Я и в самом деле устала…
Кучер Джайчи едва не выдал себя коротким смешком. Но сдержался и продолжал изображать сонное дыхание. И старался не упустить ни звука: за дочерью капитана нужен глаз да глаз!
А вояка и впрямь выглядит смешно. Растерянный такой, несчастный… Так тебе и надо, помучайся. Будешь знать, с кем связался.
Но для тебя, парень, все только начинается. Никуда тебе не деться. Не знаешь ты этих девчонок с «Седой волны», этих дочек пиратского капитана Джалибура. Если уж они чего захотели — добьются своего, хоть из катапульты по ним лупи.
Джайчи готов поставить свой верный абордажный топор против деревянной ложки, что рыжая змея уже что-то измыслила.
Решать за двоих он будет, этот сотник? Ха! Еще как он будет решать за двоих! Всю жизнь! И каждый раз на деле все обернется так, как захочет Аймара.
* * *Пасечник Авипреш поднялся на ноги, только сейчас почувствовав, как он замерз и как болит спина.
Зачем он ходит на берег Безымянки? Каждый раз, уходя из мертвой деревни, задавал он себе этот вопрос. Мертвую водяницу ему не воскресить, боль отчаявшейся навсегда реки не разделить, свою вину не искупить.
И все же, все же…
Невеселые размышления прервал девичий крик. Где-то близко…
Пасечник поспешно пошел на голос. Обогнул сруб покосившегося дома — и увидел, как вдали по широкой опушке, по нетронутому белому снегу бежит к Безымянке девушка. А за нею со свистом, с глумливыми криками гонятся трое парней.
Авипреш задохнулся — так яростно всплеснулось вокруг прошлое. То страшное прошлое, которое заледенело здесь в каждом прибрежном валуне, в каждом стволе дерева, в каждой голой ветке.
Показалось, что первым, хохоча, бежит Сарторш, помолодевший, полный злобной силы негодяй Сарторш…
Оторопь нахлынула — и тут же исчезла. Девушку надо было спасать.
Пасечник закричал, но старческий, слабый, бескрылый оклик рухнул в снег за околицей мертвой деревни, не долетев до преследователей.
Авипреш позвал было лесовиков, но тут же сообразил: какие лесовики, они Безымянку за драконий скок обходят, худое это место…
И тут у тихого, доброго старика впервые за десятки лет из горла с хрипом вырвалась черная брань.
Авипреш рывком выдрал из покосившегося забора кол и заковылял вслед за парнями. Он не думал о том, что раззадоренные, разошедшиеся насильники попросту намнут бока непрошеному защитнику. Не думал о том, что трухлявая палка — ненадежное оружие, особенно в старческих руках.
В мыслях было одно: он не успевает, он опять не успевает, он не сможет помочь девушке…
* * *Будь на Айки прежние разбитые башмаки, ей бы далеко не убежать. Но добрая госпожа Дагерта подарила девушке свои старые сапожки — и Айки легко, как олененок, летела по неглубокому снегу.
