Алла Рут - Темный день
Саграмона улыбнулась.
– Хулиган! – любовно сказала она, цепляя полузавядший цветок на воротник его рубахи. – И такой темпераментный! Знаешь, если тебе не по вкусу полянка, то, что ты скажешь о моей пещере? Уютное милое гнездышко и поблизости – ни одной живой души!
Король-демон благоразумно промолчал, однако Саграмона была настойчива.
– У меня есть чудесный плащ из шкуры единорога – такая редкость! Достался от одного богатого купца, который как-то случайно… э… проезжал мимо. Купец… э… уехал, а плащик остался. Могу подарить, если хочешь. Но только он в пещере. Пойдем? Посмотришь, примеришь…
– Я занят, – надменно процедил Кехелус сквозь зубы.
– Любое дело можно отложить на денек-другой, – ласковым голосом принялась уламывать Саграмона. – Кстати, у твоей рубашки оторвалась пуговица, ты заметил? Надо бы пришить. Но иголка у меня тоже в пещере. Ну, согласен?
Людоедиха нежно потрепала короля-демона по волосам.
– Руки прочь! – рявкнул Кехелус, отталкивая ее.
– Какой характер, – восхитилась Саграмона. – Ценю!
Он раздраженно фыркнул и отвернулся. Людоедиха умиленно полюбовалась его профилем и продолжила разговор.
– А я еще хотела спросить, – задушевным голосом начала она. – Веришь ли ты в любовь с первого взгляда?
Повелитель Волшебных земель замер, потом медленно повернулся.
– Что?! – недоверчиво спросил он, глядя на людоедиху. – Что ты сказала, ничтожная?
Саграмона прижала руки к груди.
– А я верю! – с жаром воскликнула она. – Со мной раньше такого никогда не бывало. Но как только мы повстречались… – она трепетно вздохнула. – Знаешь, при одном взгляде на тебя, меня так и бросает в дрожь!
Кехелус немного подумал.
– Меня – тоже, – честно сказал он.
Людоедиха застенчиво просияла.
– Вот видишь! Зачем же бороться с чувствами? Послушай, моя пещерка совсем близко, просто рукой подать…
…Дарин снова покосился в сторону раскидистого старого дуба, под сенью которого стояли Кехелус и людоедиха. Они беседовали и, судя по выражению лица повелителя Волшебных земель, беседа была весьма интересной. Но как ни напрягал Дарин слух, он ничего не расслышал.
– Продаешь пергаменты в лавке, вот как, – говорил Варч, поглядывая на Нариша, который, вытянув губы, пробовал с ложки горячую похлебку. – Хорошее ремесло! А ты, тощий, чем занимаешься? – обратился он к Басиянду.
– Я-то? – сдерживая дрожь, переспросил тот: несмотря на дружеское расположение людоедов, бедный раб трясся, как осиновый лист. – Да так, ничем особенным. Господам мои рассказы неинтересны будут.
– Ну, как, – рассудительно проговорил Варч. – Вот Дарин говорил, что ты раб и что тебя ему купец подарил. Ну, и как тебе у купца жилось? Что ты делал?
– Я-то? – клацая зубами, снова переспросил Басиняда. – Приказал выполняния… то есть, выполнял приказания… что скажут, то и делал…
– А что ж тебе приказывали?
– Мне-то? Разные всякости… то есть, всякие разности…
Варч покачал головой:
– Экий ты неразговорчивый, нехорошо. Брал бы пример с хозяина.
Он хотел добавить еще что-то, но тут Нариш облизал ложку, причмокнув от удовольствия, и крикнул:
– Эй, Варч, похлебка почти готова. Тащи соль!
Старый людоед поднялся.
– Соль я в укромном месте храню, – пояснил он. – Она дорогая, потому – беречь надо, зря не расходовать. Вы посидите пока, а мы сейчас мигом: похлебку посолим – и обедать станем.
Он направился к зарослям ежевики: только сейчас Дарин заметил там сваленные в кучу мешки и котомки.
– Господин, – залепетал Басиянда, провожая Варча перепуганными глазами. – Вспомни, каким хорошим рабом я был! Сделай что-нибудь, иначе совсем скоро у тебя не будет отличного раба: трудолюбивого и прилежного!
Дарин вгляделся в его посеревшее от ужаса лицо.
– Басиянда, ты чего?
– Господин, нам нужно бежать отсюда, вот прямо сейчас уносить ноги! Мне не нравятся эти людоеды, очень, очень не нравятся!
– Да почему? Вполне нормальные люди…
– Они не люди, господин, они не люди, – зачастил Басиянда, следя взглядом на Варчем, который возвращался к костру, держа в руке коробочку с солью. – Они – людоеды! Как можно сидеть за одной трапезой с людоедами? А почему они все расспрашивали и расспрашивали обо всем? Что им надо?
– Ну, ты же слышал! Они в лесу живут, новостей – никаких, вот и спрашивают.
– Господин, послушайте, что вам говорит ваш верный раб! Надо бежать, пока не поздно!
Он поспешно отскочил от Дарина: от костра к ним не спеша направлялся Варч. Старый людоед подошел, окинул Басиянду взглядом и усмехнулся.
– Что-то ты, тощий, суетишься много. А на вопросы отвечать не хочешь, беседу поддерживать не желаешь. Не ведут себя так в гостях! Конечно, мы, людоеды, народ не обидчивый, все стерпим, но все же уважение к хозяевам проявить не мешает. Ты как думаешь?
Он остановился перед Басияндой, глядя на него в упор.
– Я-то? – заикаясь, пролепетал тот, уставившись на людоеда, как кролик на удава. – А я-то что? Я уважаю проявление… то есть, проявляю уважение…
– То-то. А вот раньше с такими гостями мы не церемонились, – он сделал шаг, Басиянда отступил, не сводя глаз с Варча. – Знаешь, что с ними делали?
Но ни Дарин, ни Басиянда так и не узнали, что делали раньше людоеды с такими гостями – поскольку события приняли неожиданный поворот.
Между Басияндой и Варчем просвистел нож и воткнулся в дерево, в сантиметре от лица людоеда. Басиянда окаменел от ужаса, скосив глаза на торчавшее в стволе лезвие, а Варч мгновенно отпрянул и, весь подобравшись, прочесал быстрым цепким взглядом заросли.
Долго искать ему не пришлось: на пригорке, не скрываясь, стоял человек. В правой руке у него поблескивали зажатые между пальцами, лезвия ножей.
– Господин, нам пришли на помощь? – с надеждой пролепетал Басиняда. – Кто это?
– Понятия не имею, – настороженно отозвался «господин», пытаясь разглядеть человека, но незнакомец стоял против солнца и Дарин видел лишь силуэт. Зато Варч, судя по всему, сразу же узнал его. Глаза людоеда вспыхнули, толстые губы растянулись в широкой улыбке.
– Кёртис! – воскликнул он. – Здравствуй, дружище! Так ты жив?! А я слышал, твои кости давным-давно сгнили на рудниках!
… Завершив свои дела и переговорив, с кем нужно, Тохта возвращался в дом с синими ставнями по узким улочкам Морского квартала. В этом квартале ходить на двух лапах было сущим наказанием: улицы то карабкались круто вверх, то спускались вниз. Имелись, конечно, лестницы с каменными истертыми ступенями, но кобольд их старался избегать и трусил по обочине: лестница вела вниз так круто, что нечего было и думать, удержать равновесие. Эх, опуститься бы на все четыре лапы да помчаться быстрее ветра! Но такое поведение позволяли себе разве что кобольды-несмышленыши, а взрослые особи, почтенные менялы, знакомые с правилами приличия, ходили, как подобает. Тохта вздохнул: ну, ничего, сейчас начнутся переулки и улочки попроще, там можно будет и на четырех лапах пробежаться…
