Наталья Александрова - Волшебный город
Обзор книги Наталья Александрова - Волшебный город
Наталья Александрова
Волшебный город
Вета нажала кнопку звонка и долго ждала у знакомой двери, она знала, что Мефодьевна ходит теперь небыстро, и не хотела зря торопить старуху.
Однако через положенное время за дверью не возникло никакого движения. Вета позвонила еще раз и приложила ухо к двери, хотя и знала, что дело это бесполезное – старая, но очень крепкая дубовая дверь не пропускала никаких звуков. Предлагали Глебу Николаевичу поставить новую железную дверь, он только посмеивался – эту, говорит, махину дубовую нипочем не вскроешь, только если топором рубить, так и то не всякий возьмет. И то верно, замки у него старые, чуть ли не довоенные, их простой отмычкой не откроешь.
Да что они там, уснули, что ли? Вета прекрасно знала, что они дома, говорила по телефону с Мефодьевной буквально час назад. Она стукнула в дверь ногой и еще раз позвонила. И вот наконец послышались шаркающие шаги, и старушечий голос спросил не слишком приветливо:
– Кого еще принесло?
– Это я, Мефодьевна, Вета! – закричала Вета, старуха была туговата на ухо.
Загремели замки, недоверчиво лязгнул тяжеленный крюк, дверь нехотя отворилась.
– Чего кричишь? – спросила высокая худая старуха с седым пучком волос на затылке. – Не глухая, и так слышу.
– Здравствуйте, Анна Мефодьевна! – сказала Вета. – Как поживаете? Здоровье ваше как?
Это у них был такой ритуал. Вета всегда при встрече здоровалась и расспрашивала старуху о здоровье, а та никогда не отвечала. Так и сейчас, Мефодьевна только глянула остро и поджала губы.
Вета протянула ей пакет с продуктами – немного яблок, шоколадные конфеты, острый сыр, который любит Глеб Николаевич, а Мефодьевна не покупает из вредности. Она вообще считала всевозможные деликатесы баловством и признавала только простую пищу.
Старуха привычно отмахнулась – ни к чему, мол, твое приношение, не нищие мы. Однако пакет взяла, и Вета прекрасно знала, что, если она не принесет ничего, Мефодьевна ее осудит.
У старухи был свой взгляд на вещи, взгляд устоявшийся и непримиримый. В дом нельзя приходить с пустыми руками, даже если пришел по делу.
Вета сняла туфли и прошла вперед по коридору.
– Тапки надень! – Старуха уже стояла перед ней, держа в руках огромные шлепанцы – покупала всегда больших размеров, чтобы всем годились. – Руки вымой! – снова старуха ловко забежала вперед и перехватила Вету перед дверью комнаты.
Ванная была просторная, все в этой квартире было большое – длинные коридоры, высокие потолки, широкие дверные проемы. Ванна была тоже огромная, как бассейн. Эмаль кое-где облупилась, но пол был чисто вымыт, и для рук висело крахмальное льняное полотенце удивительной белизны. Вета знала, что Мефодьевна не признает никаких новых порошков и кондиционеров, а по старинке кипятит белье на плите в огромном эмалированном баке.
– Как он сегодня? – спросила Вета, выходя из ванной.
– Чего спрашиваешь, сама сейчас увидишь… – Старуха пожала плечами и отвернулась, она не любила лишних слов.
– Кто там, Мефодьевна? – раздался старческий надтреснутый голос из комнаты. – Это Андрюша пришел?
– Это я, Глеб Николаевич. – Вета потянула на себя тяжелую дверь и вошла в комнату, в которой ее старый учитель профессор Сперанский проводил теперь все свое время.
Комната когда-то была кабинетом, профессор работал за этим огромным столом, крытым потертым зеленым сукном, в окружении высоких, под потолок, шкафов с книгами. Теперь стол был девственно чист, ни пылинки не было на нем, а раньше, Вета хорошо помнила, он был завален книгами и папками с рукописями, какими-то вырезками и выписками. Теперь же на столе стояли только старинная лампа с зеленым матовым стеклом на тяжелой бронзовой подставке да еще бронзовое же пресс-папье, украшенное фигурой кудрявого пухленького мальчика, играющего с такой же кудрявой собачкой. Ни бумажки, ни ручки, ни карандаша, ни резинки. Ни очков…
Сердце привычно кольнуло от жалости. Как весело и шумно бывало в этом кабинете раньше! Как приветливо светила зеленая лампа, как радостно прыгали блики света на бронзе, как призывно блестели за стеклом корешки старых книг!
Профессор всегда разрешал пользоваться своей библиотекой, только в одном был строг: не разрешал выносить книги за пределы квартиры.
– Вам только дай, – беззлобно посмеивался он, – разнесете по томику. Потом кто-то забудет вернуть, потом даст почитать другу-товарищу… Ищи-свищи!
Поэтому у него в доме вечно торчали ученики и знакомые, которым нужно было поработать с монографиями и научными трудами, кто-то даже ночевал в одной из комнат огромной квартиры, несмотря на недовольство Мефодьевны.
Анна Мефодьевна жила в доме профессора с очень давних времен, во всяком случае, Вета всегда встречала ее в этой квартире, а они с Глебом Николаевичем знакомы… дай бог памяти… почти двадцать лет. Как пришла она нескладной первокурсницей в этот дом, так тут и прижилась. Ходила вместе со всеми и потом забегала изредка. А сейчас вот так случилось, что из бывших учеников ходит только она одна.
Скучает старик от одиночества и от вынужденного безделья. Потому что он неотвратимо слепнет. Потому-то и нет на столе никаких бумаг, что не видит он ничего. И Вету тоже не видит. Сам говорил, что вместо человеческого лица у него только светлое пятно. По голосу, конечно, различает людей, да еще Мефодьевну по шагам узнает.
А голова работает, еще как работает. Память у старика прекрасная, как увлечется да начнет рассказывать – заслушаешься! У него жизнь была интересная, со многими выдающимися учеными и писателями был близко знаком.
Потому-то Мефодьевна Вету и пускает к нему, что с Ветой старик о своем поговорит, от тяжелых дум отвлечется. А так все сидит в кресле да радио слушает. Только по радио-то ничего хорошего не скажут. Вета ему диски с музыкой приносит и аудиокниги.
Глеб Николаевич сидел в своем любимом кресле и поднял голову на звук ее голоса. Лицо его, в последнее время слегка растерянное и беспомощное, сейчас осветилось улыбкой.
– Веточка? Заходи, дорогая, рад тебя видеть!
И фыркнул насмешливо, сам уловив парадокс в собственных словах. Вета в который раз поразилась несправедливости. Острый ум, отличная память, огромная эрудиция заперты в этом слабом теле. Подвело самое главное – глаза, от этого Глеб Николаевич слабеет. Хоть возраст приличный – за восемьдесят, профессор был бодр и начал сдавать лет пять назад, после смерти жены. Детей у них не было, от дел он отошел, тут-то и подступило одиночество.
Сейчас Вета заметила вдруг, что профессор очень изменился. Даже с того раза, когда она была на прошлой неделе. Он как-то сгорбился и усох, голова его поникла, щеки отвисли.
«Ой как плохо!» – мелькнуло в голове.
– Что, не нравлюсь? – усмехнулся Глеб Николаевич, и Вета вспомнила, что профессор всегда отлично умел читать мысли своих студентов и сотрудников.
– Да что вы, – промямлила Вета, – вы сегодня хорошо выглядите…
– Ой-ой-ой! – сказал он. – Вот только мне и заботы, чтобы хорошо выглядеть. Чай, не девица красная! Ладно, Веточка моя сосновая, слушай, что скажу. Это важно.
Он вдруг вздохнул глубоко, с хрипом, и закашлялся. Вета вскочила, заметалась по комнате, тут вошла Мефодьевна и подала профессору пряно пахнущий отвар в большой кружке. Он отхлебнул большой глоток, потом еще один, посидел немного, прислушиваясь к себе, и затих. Мефодьевна приняла из его слабых рук чашку, строго взглянула на Вету и удалилась, не сказав ни слова.
– Сядь, – сказал Глеб Николаевич после некоторого молчания, – сядь вот тут, чтобы я тебя слышал. А сама молчи. Значит, пришло мне время умирать…
– Да что вы! – Вета снова вскочила, но была остановлена строгим окриком и села.
– Не перебивай уж, – буркнул профессор, – и так сил совсем немного осталось, приходится их беречь. Вынужден сообщить вам, Иветта Вячеславовна, что, приводя свои дела в порядок, решил я вам кое-что оставить на память, а именно…
– Да мне ничего не нужно… – вклинилась Вета.
– Не мешай! – былым лекторским голосом прорычал профессор. – Дай договорить! Ты мое положение знаешь, кроме племянника, некому оставлять. Это все… – профессор слабо махнул рукой, – ему и отойдет: квартира, мебель, еще кой-какое имущество. Андрюша – мальчик хороший, мы с женой его любили… опять же родственник, а родная кровь – это дело серьезное. Квартира по праву его. Ну, из мебели есть кое-что ценное, так что все не выбросят. А вот книги… Понимаешь, Андрей, конечно, мне родня, но вот женат он на такой… Впрочем, не мое это дело – жен чужих осуждать. Последнее дело. В общем, одно я знаю точно, как только его мадам сюда въедет – все книги на помойку вынесет тут же. Особо старинных да антикварных книг у меня немного, так она их продаст, да еще по дешевке, обманут ведь дуру жадную, вокруг пальца обведут. Жалко мне библиотеку, вот ничего не жалко, а книги жалко. А ты…
