Петр Ингвин - «Зимопись». Книга 1 «Как я был девочкой»
— Нет, — честно сознался я.
И правильно сделал.
— У нас оброк изделиями и продуктами с земли, переданной в кормление, дополняется налогом людьми. Оброк во все года одинаков… если не случится чего-то чрезвычайного. А оно случается. Хорошо, что редко.
Последнее добавлено ввиду моего вопросительно-победного выражения лица с надписью поперек: это же прекрасная уловка каждый раз завышать требования!
— Оброк мы везем в крепость сами, по дороге на забаву. Налог Верховная царица забирает сама.
— Рекрутов? — решил я.
В царской России так солдат набирали. На двадцать пять лет, по семь человек с каждой тысячи. А там уж кто какую взятку тогдашнему военкому даст и каким плоскостопием ради счастья не отдавать долг родине обзаведется. Все жулики и сволочи отмазывались, все честные и настоящие уходили и любого врага гнали до самой его столицы. Так было и так будет. Потому что гнилых людишек при таком отборе в армию мало попадает. Правильная система, просто не всеми правильно понимаемая. Но для выживания всего народа — самое то. Откосившая шваль, попади она на передовую, сдала бы страну со всеми потрохами.
Царисса не поняла слова «рекрут», но пояснила без переспроса:
— Берут детей. Налог людьми в количественном отношении тоже всегда один и тот же. Выбирает и увозит царица сама.
— Надеюсь, она их не ест? — глупо пошутил я.
— Из них выходят лучшие сестры, царберы и придворные.
Вот оно как. Царберы. Из мальчиков без семей. Янычары. Знакомо.
Загруженный, я утих. За разговорами тихо вступила в права теплая ночь. Луны не видно, черное небо покрыто мириадами звезд: заполонивших небосвод от края до края, ярких, незнакомых… собственно, как и дома. Но дома я столько не видел. Никогда. Даже представить не мог, что их столько.
Потянуло смутно знакомым дымком. В другой жизни такой плыл от деревенской баньки. Навеяло воспоминания о березовых дровах, паре и вениках. Сейчас бы в баньку…
Робкий взгляд скользнул в сторону мило посапывавшей, уронившей голову Зарины. На губах как заново отпечатался поцелуй, совершенный нами под сотнями взглядов. Сестринский поцелуй? Как бы не так. Организм соврать не даст. Меня тогда выжало, перевернуло и вытрясло. Кожа до сих пор ощущала легкое прикосновение, на деле оказавшееся ожогом. Это как смешать шоколад и удар током. Ошеломительно, непредставимо и более, чем божественно.
Взор конфузливо перевелся на Тому. Девушка по-прежнему ерзала. Стараясь вознестись над седлом, привставала на стременах, поочередно задирала конечности и раскорячивала их, насколько удавалось. Видимо, натерла мозоль.
За всем происходящим зорко следила царисса.
Увы, банька в такой компании если и наметится, ничем хорошим не обернется. Бежать от такой баньки как от огня.
Навстречу из полной тьмы вынырнул поселочек, окутанный смутившим мысли дымком. Я постарался очистить голову: а ну, дурацкая идея перекинется на окружающих? Так бывает. Встала задача посложней, чем у Насреддинова падишаха, обязанного не думать о белой обезьяне.
А ответ прост, как назначение бейсбольной биты в России. Чтоб не думать о белой обезьяне, надо думать о розовом слоне. Или красном. Скажем, попереживать за Шурика. Как его угораздило? Немного терпения, и мы вернулись бы к нему на законных основаниях. Малик, если жив, нашел бы нас. И все бы стало хорошо. Насколько возможно. Затем к нам присоединился бы дядя Люсик…
А Зарина останется здесь. Солнечная, жизнерадостная, так жарко поцеловавшая меня. И не выдавшая, несмотря на угрозу собственной жизни. Я вздохнул. Мой красный слон очень смахивал на белую обезьяну.
Колонна медленно проезжала между притулившимися друг к другу небольшими домиками. Уже через минуту оказались у мрачной громады Дарьиной башни. С порвавшим тишину шумом и ржанием остановились на входе.
— Просим гостеприимства, — громко объявила Варфоломея.
Ее флаг узнали. Судорожно закряхтели раздвигаемые окованные створки ворот. Решетка за ними с трудом уползла вверх. С возвышения к нам, въезжающим, обратился незнакомый войник с Дарьиным вензелем на накинутом плаще:
— Хозяйка прибудет только утром. Могу предложить ночлег и стол уважаемым цариссе и царевнам. Остальным придется остановиться в поселке.
Варфоломея благосклонно кивнула. Свита, за исключением «дочек» и мужей, откланялась и отправилась размещаться по окрестным домикам. Ворота оглушительным сипящим кашлем возвестили закрытие. На то, что сын ушел со всеми, царисса отреагировала абсолютно нормально. Ведь сын, не дочь.
Огромная и высоченная снаружи, внутри башня показалась тесной. Мини-дворик позволил лишь спешиться, отдать лошадь слугам для отвода в мини-конюшню и скорее следовать по винтовой лестнице, чтоб не мешать следующим. Над головой пространство совсем сузилось, только узкая лестница вела все выше и выше. По бокам часто встречались двери. Между помещениями иногда оказывался разрыв, ведший к узкой бойнице на внешней стене для охраны и освещения. В районе третьего яруса нам открыли два помещения.
— Прошу, — полуприсел слуга, мужчина средних лет в довольно красивой «мужской» одежде: пестрой рубахе и юбке, из-под которой торчали жилистые волосатые ноги в сандалиях. — Помыться вам принесут, к ужину пригласят.
Как и в школе, объявив о размещении, нас семерых просто оставили на пороге разбираться самим. Две абсолютно похожие комнаты зияли простором и блеском. Ковры на полах и стенах, цветы в кадках на полу, картина на стене…
Картина! Впервые.
Картинами комнаты и отличались. В одной был пейзаж с горами, в другой — огромный замок на горе с несколькими нисходящими рядами стен, все увеличивавшимися в диаметре. Внутри — множество башен, непонятных зданий и построек, соединенных переходами.
Забыв об остальном, тоже впервые виденном, я ткнул рукой в сторону каменного града на горе:
— Что это?
— Крепость, — равнодушно бросила Варфоломея и вошла туда, к крепости.
Мужья удалились за ней. Нам троим осталась комната с пейзажем. Осторожно переступили мы порог нового пристанища. Только Зарине подобное было не внове, но тоже интересно: чужое, не такое, как дома. Нас с Томой в первую очередь поразила кровать. Я бы даже сказал Кровать — с большой буквы. Чудовищно огромная, почти безразмерная, метра три на три. Одна спинка, высокая и мягкая, стояла впритирку к противоположной от входа стене, по ее центру. Вторая, в сторону двери, тоже высокая, была выкована из бронзовых прутьев. Кружевное переплетение цветов и узоров давало возможность следить за открытием двери, одновременно защищая от внезапного броска копья или ножа оттуда. По углам кровати располагались четыре стула с высокими спинками, для вещей и оружия. А мама говорила, что стул для сиденья, для вещей — вешалки и шкаф. Вот подтверждение, что не только я другого мнения. Впрочем, за занавесью в стороне обнаружилось гардеробное помещение с дополнительными подушками, одеялами, простынями, полотенцами, халатами и войлочными тапочками. Как в хорошем отеле. Там же можно сложить лишнюю одежду и амуницию, не прошедшую фейс-контроль для близлежащего стула. Гардеробную я обнаружил, ища удобства. Не понимаю, как люди живут, не думая о подобном заранее. В книжках и фильмах герои вообще аки ангелы бесплотные, только едят и пьют, и никогда наоборот. В реальной жизни — увы.
