Блэки Хол - Sindroma unicuma. Книга1.
- Лукавишь, Альрик, - по-доброму ответил декан, - объявляешь первое злом, тактично умалчивая о своей принадлежности к нему.
Вулфу схватил лопаточку и принялся яростно намешивать целебный состав.
- Сейчас речь идет не обо мне. Мы отошли от темы. Стало быть, вчера вечером Касторский и компания показывали свои достижения в области нематериальной висорики, а вы, сударыня, молча, терпели?
Заслушавшись малопонятной дискуссией, я не сразу сообразила, что профессор обращался ко мне. Когда до меня дошел смысл вопроса, то от возмущения была готова ринуться на Альрика и перевернуть на его голову кювету с мазью.
- Я не терпела.
- А именно?
- Я сопротивлялась. Как могла.
- Ясно, что ответить тем же вы не смогли бы, - Альрик смотрел на меня, мешая лопаточкой.
Чего он добивается? Признания? Но в чем? Точно так же, как Мелёшин добивался признания в том, чего я не совершала.
- Не смогла бы, - подтвердила, не отводя глаз.
Альрик взял кювету и направился ко мне. Из вредности я хотела отдернуть руку, но сообразила, что веду себя как ребенок. Протянула ладонь, а сама, надувшись, уставилась в окно. Однако обиженность продлилась недолго. Руку охватила знакомая свежесть, и ласкающие движения снова ввергли в сомнамбулический транс. Пальцы профессора рисовали в ладони, обводили линии, обласкивая каждую фалангу каждого пальца.
Раздался громкий хлопок, вырвавший меня из марева неги. Это декан с грохотом захлопнул исследовательский талмуд про полоротых студенток, гуляющих непонятно где и зарабатывающих проблемы на свою голову.
- Генрих Генрихович, будьте любезны, поставьте чайник, - обратился к Стопятнадцатому профессор. Тот кивнул и, будто у себя дома, направился в комнату, скрытую запотевшим стеклом. Оттуда послышалось приглушенное звяканье, стуки, журчание воды.
- Впервые встречаю столь низкий порог редкой тактильной чувствительности, - заметил вдруг Альрик, набрав в руку новую порцию мази и обхватив ею мою ладонь.
- То есть? - пролепетала я одеревеневшим языком.
- Вы испытываете удовольствие от малейших незначительных прикосновений, - пояснил мужчина, растирая мазь между моими пальцами. Она быстро впитывалась, точно в бездонную яму. - Имею в виду мягкое раздражающее действие.
- Ничего я не испытываю, - ответила грубо и хотела вырвать руку, но Альрик удержал мертвой хваткой.
- Не бойтесь, в этом нет ничего постыдного, - улыбнулся он неожиданно, и я, растерявшись от его улыбки, забыла, что хотела обидеться. А потом поняла, почему Вулфу никогда не улыбался на лекциях. Тогда все студентки валялись бы в экстазе, не в силах усваивать материал.
- Вовсе не стыжусь, - надула я губы и не утерпела: - А это плохо или хорошо?
- Порог чувствительности - одно из основных понятий элементарной висорики, и поступающие на этот факультет обязательно проходят тесты на определение его уровня. Например, чтобы узнать пороговое вкусовое ощущение, одним из начальных тестов является определение одной чайной ложки сахара в десяти литрах воды. А чтобы выяснить порог обоняния, испытуемый должен почувствовать и определить запах от одной капли вещества, испаряющегося в закрытом помещении на площади сто квадратных метров. Если результат окажется положительным, то задания усложняются.
Альрик смешно рассказывал, и я хихикнула:
- Мне казалось, что при поступлении должны крутить на центрифуге, брать анализы крови и просвечивать голову.
- Это тоже делают, но не в первую очередь.
- И как же мне поступить со своей низкой чувствительностью? Не податься ли на элементарный факультет?
Профессор хмыкнул. Надменность его тона куда-то испарилась, и он стал общаться проще, как и декан:
- У вас низкий порог к тактильным ощущениям. Такое обычно бывает, если в детстве ребенок недополучал родительской любви и ласки.
Закусив губу, отвернулась к окну. Не хотела, чтобы Альрик прочитал в глазах правду. Я не просто недополучила свою порцию родительских объятий и поцелуев на ночь. Я их не получала вообще, после наказаний ревя ночами в подушку, чтобы не разбудить тетку.
Не нужна мне ваша ласка. Прожила без нее уйму лет, и до старости доживу, не согнувшись. Вулфу же, будто не замечая, продолжал расковыривать рану. Вернее, он говорил и одновременно намазывал остатки крема, а после надел вторую фланелевую рукавичку на правую руку.
- Ваши рецепторы обострены до предела. Представьте струну, растянутую до невозможности и готовую вот-вот лопнуть.
- И что же делать? - спросила я севшим голосом. Перспектива лопнуть как воздушный шарик или как струна, не радовала.
- Для начала успокоиться, - сказал Альрик, бросил перчатки в грязную кюветку и отнес в дальний угол к раковине.
Легко ему говорить "успокойся!", когда каждый день потрясения выбивают из меня дух, словно из тщательно обхлопываемого ковра.
Профессор прохромал ко мне и протянул руку. Не в силах поверить в искренность джентльменского порыва, я уставилась сперва на раскрытую ладонь, затем на невозмутимое лицо мужчины и нерешительно протянула лапку. Тоже мне, принцесса в варежках, - усмехнулась и спрыгнула с кушетки.
Альрик проводил меня в таинственное помещение, прятавшееся за матовой перегородкой. Как оказалось, в комнату отдыха после тяжелых и изнурительных экспериментов. В небольшом помещении компактно разместились диван из черной кожи, два кресла той же масти и небольшой столик. В углу втиснулся холодильник, а у окна раскинула листья пальма в большой кадке. На глянцевых листьях не было ни грамма пыли.
Стопятнадцатый занял одно из кресел, превратившись в черную глыбу на фоне окна. Он прихлебывал заваренный чай и читал газетный разворот. Увидев нас, сложил газету.
- Завершили процедуру?
- Не совсем, - ответил уклончиво Альрик. - Я бы рекомендовал обследуемой успокоительное, которое облегчит нервозное состояние.
- Вот как? - озаботился декан. - А кроме нервозности ты ничего не разглядел?
Вулфу пожал плечами и направился к холодильнику, достав оттуда маленький флакончик. Мельком я увидела, что холодильник набит не продуктами, а пузырьками и бутылочками всех форм и размеров.
Профессор бросил флакончик Стопятнадцатому, и тот на удивление ловко поймал, пробурчав одобрительно, словно сам подивился своей реакции:
- Осталась хватка в старческих руках.
- Будет вам, Генрих Генрихович, - ответил добродушно Альрик. - После чая о старости заговорили! Надо было коньяку налить.
Я переминалась, не зная, куда податься. Сяду в кресло - вдруг сгонят, сяду на диван - вдруг хозяин любит на нем полежать.
Тем временем Вулфу налил чай в красивую фарфоровую кружку с блюдцем и указал мне на свободное кресло. Я, смущаясь, уселась и тут же утонула в черных кожаных недрах сиденья.