Гай Орловский - Ричард Длинные Руки – конунг
В окна врывается солнечный свет, но в помещении горят свечи, здесь слуги и стражи в одеждах из желтой ткани, много украшений из золота, и весь зал выглядит, как залитый рассеянным в воздухе золотом. Я выпроводил их, закрыл дверь и, придвинув стул к окну, принялся созерцать гуляющих придворных.
Одежда – лучший индикатор времени, а по ней я бы сказал, что здесь прошли еще дальше, чем в Сен-Мари. И не только в области столового этикета, хотя вилки – это да, круто, здесь продвинутость чувствуется даже в архитектуре…
За спиной ощутилось чье-то присутствие, но опасности нет, и я продолжал бездумно смотреть в окно. Боудеррия остановилась надо мной, оперлась о раму окна и тоже посмотрела во двор. Я вскинул голову, некоторое время смотрел, не понимая, что вижу, наконец сказал недовольно:
– Боудеррия, убери ногу.
Она фыркнула:
– Как смешно… Понятно, почему принцесса в вашу сторону даже смотреть не хочет.
Я пожал плечами.
– Разве это важно?
– А что важно? – полюбопытствовала она.
– Когда смотрят друг на друга, – сказал я безапелляционно, – это блажь. Любовь, это когда оба смотрят в одном направлении.
Она посмотрела на меня с интересом.
– Интересно. Когда армия перед боем смотрит одна на другую, там все преисполнены друг к другу любви по уши?
– Ага, – согласился я. – Все на свете делается во имя любви, как я слыхал.
Она сказала мрачно:
– Я бы тоже не советовала вам посягать на принцессу.
– Ты ее охраняешь, – возразил я, – это понятно. Но рано или поздно она все равно выйдет замуж. И охранять будет муж. Или ты думаешь, герцог Хорнельдон оставит тебя возле нее?
По ее лицу пробежала тень, глаза сверкнули недобро.
– Я так далеко не заглядываю. Но принцесса сейчас несчастлива, и мое сердце обливается кровью.
Я сказал откровенно:
– Знаешь ли, я настолько же неудачлив в личных делах, насколько успешен в военных. Или не военных, но… захваты замков и крепостей мне даются намного легче, чем женских сердец. Я даже целое королевство захватил с легкостью, а вот… гм…
Она сказала с насмешливым сочувствием:
– Вы как будто еще не знаете, что женское сердце покорить труднее?
– Чувствую, – ответил я. – Потому даже не пытаюсь… теперь.
Она смерила меня откровенно оценивающим взглядом. Сейчас, когда точно знает, что я маркграф и знатный лорд, и знает, что я знаю, что она знает, то вынужденно смиряет голос, время от времени наклоняет голову, имитируя поклоны, и обращается как бы почтительно на «вы», что мне все вообще-то до сгоревшей свечи.
– Я слышала, – поинтересовалась она делано безразлично, – вы с легкостью справились сперва с тем напыщенным петухом Питером Суллингсом, а потом и с его покровителем, бароном Унгером? Жаль, я не видела.
– Ничего интересного, – заверил я.
– Как это? Она выглядели сильными воинами.
– Выглядеть и быть, – напомнил я, – не одно и то же.
Она сказала насмешливо:
– В ваших интересах превозносить их силу и отвагу. Тогда ваша победа значимее.
– Ерундовые бойцы, – повторил я. – Но рот у этого Суллинга был шире, чем у голодной вороны. Каркал долго, оскорблял меня, как мог. Я со всем прискорбием вынужден был закрыть ему пасть. Иначе, как ты понимаешь, потерял бы лицо.
– Вы как будто извиняетесь, – заметила она.
– Извиняюсь, – ответил я с неловкостью. – Я, не поверишь, стараюсь добрым словом со всей кротостью…
– Да это все заметили, – сообщила она. – Вы долго терпели, это все говорят. Даже решили, что струсили… А потом со всей кротостью наотмашь. Вы в самом деле настолько хороши с мечом?
Я внимательно посмотрел на нее.
– Ты все подводишь к тому, чтоб я позволил тебе проверить?
– Жажду, – призналась она.
Я покачал головой.
– Забудь. С самками не дерусь.
Она поморщилась.
– Странно…
– Что?
– Когда я вас увидела в первый раз, мне показалось, что вы вовсе не удивлены, что я с оружием и в мужской одежде.
Я пожал плечами.
– Понимаешь, в моем далеком королевстве, откуда я родом, женщины пользуются всеми правами, что и мужчины. Конечно, и обязанностями тоже, что им, понятно, не очень хочется. Да, они могут служить в войсках, даже командовать, хотя это случается редко.
Она смотрела во все глаза, но взгляд мой был прям и честен. Наконец она в изумлении покачала головой.
– Невероятно… Так почему вы отказываетесь попробовать себя в схватке со мной?
– Потому что, – ответил я, – мы здесь, а не там. И я живу по этим правилам. Здесь самки не дерутся.
– Но я дерусь, – отрезала она.
– То ты…
Она спросила с нажимом:
– А что я? Чудовище?.. Злобная медведица?
Я засмеялся.
– Да, что-то есть, есть… И от чудовища, и от медведицы, что даже как-то ндравится. Но ты права, признаю, а я не прав в своем свинячьем шовинизме. Я должен относиться к тебе, как к человеку. А человеку, в смысле, мужчине, я вряд ли отказал бы…
Она смотрела исподлобья и все еще с недоверием.
– Значит…
Я огляделся по сторонам.
– Закрой дверь, чтобы не помешали. А то будто следят, всякий раз бегут с воплями. А потом, если у тебя меч не игрушечный, то можешь достать из ножен… если не оробеешь.
Она широко улыбнулась.
– Спасибо!
Закрыв плотно двери, меч на обратном пути не достала, а выдернула так быстро, что мгновение назад был еще весь в ножнах, а теперь заблистал в руке красиво и грозно.
Лицо ее осветилось свирепой радостью.
– Ну, держись, красавчик!
Не зная, чего ждать от удивительной женщины, я взвинтил, как мог, метаболизм, стало жарко, а в лицо бросилась кровь, но теперь я соображал и двигался быстрее, меч Боудеррии обрушивается то справа, то слева, она закручивала финты, пыталась бить быстро и жестоко, но, не сумев пробить защиту, сама до предела ускорила темп, снова рубила справа и слева, старалась поймать на обманные удары, а я следил внимательно, особенно коварные выпады направляет мне в живот, умеет бить, как шпагой, что с тяжелым мечом непросто, но именно благодаря его тяжести я всякий раз успевал либо отводить лезвие в сторону, либо чуть сдвигаться сам, так что ее меч скользил мимо, не задевая даже камзол.
Она разогрелась так, что вся заблестела от пота, красивое мускулистое тело стало еще более рельефным и выставочным. Дыхание идет хрипло и учащенно, даже движения начали замедляться, а на лице впервые появилось озабоченное выражение.
– Дорогая, – сказал я, – ты слишком высоко поднимаешь лезвие при замахе.
– И… что? – прохрипела она.
– Я мог бы трижды поразить в твою волосатую подмышку. Очень волосатую…
Она сцепила зубы и попробовала потеснить меня, на этот раз я не стал пятиться, отбивал удары, а когда она провалилась при слишком сильном выпаде, шлепнул мечом плашмя по ее оттопыренной заднице.
