Кристофер Сташеф - Пока чародея не было дома. Чародей-еретик
— Это вы про какие вести интересуетесь? Насчет того, что Церковь Грамерайская от Римской отделяется? — Род пожал плечами. — Так в народе говорят, святой отец. А вы-то как скажете: правда это или нет?
— Я про такое пока не слышал. — Монах убрал руки в рукава сутаны, как в муфту. Он насторожился, в его взгляде появился страх. — Да только радоваться нечему.
— А ежели это правда, святой отец, — с опаской спросила одна из крестьянок, — мессу вам служить можно будет или нет?
— Ну, это… — усмехнулся Род и попытался развеять сгустившиеся тучи. — Что ж, ежели нас отпевать будет некому, так мы и помирать перестанем?
Губы священника дрогнули в улыбке.
— Нет, конечно, не перестанем. Прошли годы со времени моего рукоположения, и пока руки мои еще способны держать чашу для причащения. И я буду служить Господу, если только Папа не подвергнет Грамерай анафеме.
Крестьянки примолкли от одной только страшной мысли о том, что Рим может отдать Грамерай в лапы дьявола.
Род предпринял слабую попытку достичь своей первоначальной цели.
— А вот нельзя ли, скажем, в монастырь кого послать да и вызнать, правда все это или нет?
Священник покачал головой:
— Если только оттуда кто пойдет — а иначе… нет, вряд ли.
— А нету ли в вашей деревне у кого-нибудь сынка или братца в монастыре? Они ж порой наведываются домой.
Отец Беллора нахмурившись посмотрел на Рода и покачал головой:
— Нет, ни у кого из здешних жителей нет родни в монастыре. Я тут один принадлежу к священному ордену, а я сам не отсюда родом.
— А у вас, святой отец, не осталось ли товарищей по учению?
Священник невесело усмехнулся:
— О да, были у меня друзья, покуда я изучал науку священства. Но и они все разошлись по деревенским приходам.
— Это как же? — разыграл удивление Род, хотя отлично знал правду. — Разве не все монахи учатся вместе?
— Нет, — покачал головой отец Беллора. — Не все мы попадаем в число избранных.
— Не все, вот оно как! — Род притворился изумленным. — А я-то, признаться, так думал, что как в монастырь попадают, то у всех все одинаково.
— Нет. По-разному. И в душе, и в учении. Одни уходят в кельи, обретая монашеское уединение, а другие остаются в братской спальне и трудятся по переписке священных книг.
Неужто и палата, где переписывали книги, у иноков была другая? Это было что-то новенькое в практике управления монастырями.
— Стало быть, и дальше все для вас по-другому?
Священник кивнул:
— Мы уходим в мир, откуда пришли, дабы сражаться с искушениями и испытаниями, отвлекающими человека от мыслей о Царствии Небесном.
— Уж это вправду удел святых, — озадаченно проговорил Магнус. — А как же… как же бедня… как же нам, беднякам, отыскать дорогу в Рай без таких, как вы, святой отец?
Взгляд отца Беллоры смягчился.
— Славно сказано, мальчик. Вот спасибо тебе. Стыд мне и позор за то, что я из-за огорчения забыл, как дорога, как ценна моя жизнь! Правы были те, что выше меня: я обрел в этой жизни богатство, ощущая нужды ближних. И никогда за все время, покуда я служу здесь, я не задавался вопросом о том, зачем появился на свет.
— Вот только сдается мне, что не сами вы это выбрали, — неловко проговорил Род и нахмурился, живо представив себе свиток пергамента с прописанным на нем назначением на должность приходского священника. — Вы небось монахом хотели стать, святой отец?
— Хотел, как мечтают все молодые люди, приходящие в монастырь. Вернее, не так: все же не все мечтают о том, — поправился он. — Но большинство. Но не послушнику решать свою судьбу. Для того есть люди важнее и мудрее его. Они лучше понимают, в чем его призвание.
— Да только все равно вам кажется, что вас, как бы это сказать получше… отложили в сторонку, что ли — как не самую лучшую глину гончар откладывает, когда горшки лепит.
Отец Беллора коротко рассмеялся.
— А ведь глупо звучит, не правда ли? Нет, приходские священники не хуже служат Господу, чем те, что носят монашеское облачение. А может, и лучше, и уж точно мы слеплены не из самой плохой глины.
— Может, даже из той, что получше будет, — робко проговорил Магнус. — Разве вы не должны быть сильнее, дабы устоять против искушений мирской жизни, дабы вынести все ее тяготы?
Отец Беллора кивнул, его глаза одобрительно сверкнули.
— Верно. Так нам и говорили. Правда, в ту пору я подумал, что это говорится ради того, чтобы мы не вздумали покинуть орден, и ради того, чтобы не ощущали себя отверженными. Но я понял, что все так и есть.
— Но кто же велел вам стать приходским священником? — поинтересовался Род. — Не возьму в толк, как это они там у вас разбираются, что кому суждено.
Отец Беллора развел руками:
— Это мне неведомо. Вот, может, состарюсь, помудрею, тогда пойму. Решение принимают монахи. Самые главные из них.
— А все же как они знают, что такова ваша доля?
— Со мной недолго говорил один старый монах. А на следующий день, после мессы, староста отвел меня в сторонку и объявил решение монастырского совета.
— И все? — спросил Магнус, вытаращив глаза. — Всего-то разговора на пару минут?
— Ну почему… Да нет, полчаса он со мной толковал, не меньше. Но ты прав. Так и решилась моя судьба. Из-за этого разговора да из-за того, что для совета про меня написал тот монах, что был старшим над послушниками, — задумчиво проговорил священник. — Он за мною дня два наблюдал.
— Два дня да разговор на полчасика — и ваша участь решилась? На всю жизнь?
— Не стоит так возмущаться, — улыбнувшись, успокоил Магнуса отец Беллора. — Тот мудрый старый монах в конце концов оказался прав.
— И все равно вы жалеете, что не стали монахом!
— В этом мой непрестанный грех, — вздохнул священник. — Гордыня… Каждый день я молюсь, чтобы она покинула меня.
— И вы не можете стать тем, кем хотите?
— Нет. — Отец Беллора на этот раз взглянул на Магнуса более внимательно. — Пойми, мальчик: то, чего ты желаешь, добывается не только тяжкими трудами и решительностью. Тут еще дело в одаренности. Не сомневаюсь: если бы я надел монашеское облачение, я бы, пожалуй, стал слишком беспокойным, хотя… нет, мне трудно судить. И пожалуй, меня бы терзало чувство бесполезности. Нет, те, кто рассудил обо мне, рассудили верно.
Последняя фраза была произнесена с явным усилием.
Род был искренне удивлен тем, как безжалостна самооценка священника.
— И что же, они никогда не ошибались, эти монахи, в своих суждениях про то, кому уходить из монастыря, а кому оставаться?
Священник покачал головой:
