Александр Зорич - Люби и властвуй
«Всем лошадям сегодня назначено сойти с ума, это уж точно. И аррумам тоже. Пора бежать, бежать подальше от этого сумасшедшего аррума Опоры Вещей. От этого озверевшего мятежника, который наверняка носит в себе одно из страшных цинорских умертвий и неодолим, словно…»
И здесь рах-саванн, выкормыш Опоры Единства, молодой упырь, был снова не прав. И по форме. И по существу.
Рах-саванн показал Эгину спину и помчался прочь, стремясь скрыться в скалах быстрее, быстрее, чем что? Чем ветер? Чем полет стали, почуявшей кровь? Три кинжала подряд ― одно «жабье ухо» и два столовых, подвернувшихся Эгину под горячую руку, ― вонзились ему в спину, не защищенную даже ерундовой «дорожной» кольчугой. Люди Опоры Единства чересчур привыкли полагаться на свои жетоны, наводящие ужас даже на некоторых старших коллег из других Опор.
Рах-саванн захрипел, остановился и упал на спину, вогнав тяжестью своего тела кинжалы еще глубже. Настолько глубоко, чтобы перестать жить в ту же минуту.
Эгин не стал удостоверяться в том, что все люди, отведавшие его гнева в то утро, действительно мертвы. Ибо это и так было ясно. Вот животные… Эгин подошел к лошади с перерезанными поджилками и, срывающимся голосом пробормотав: «Прости, дура, надо было тебе сразу сбросить этого недоделанного», быстро и, как ему хотелось бы надеяться, почти безболезненно, добил ее двумя очень сильными ударами.
В положении Эгина наиболее разумным и безопасным было оседлать третью, самую приличную, лошадь (которая, в отличие от двух остальных, даже ухом не повела, когда убили ее толстого седока), а потом гнать на ней во весь опор к Пиннарину, подальше от этого безвестного водопоя.
Очевидно ― рядом с тремя трупами не стоит устраивать долгих посиделок. Даже с жетоном аррума.
Но Эгин задержался. Его интересовали три вещи.
Во-первых, подорожная, из-за которой заварилась вся эта алая каша.
Во-вторых, надо было извлечь из тел «жабьи уши», застрявшие в холодеющих телах, и кинжалы Лиг. И то и другое на дороге не валяется. Отнюдь не валяется.
В-третьих ― деньги. Деньги Эгину были нужны, очень нужны. Слишком быстро и безалаберно готовил его гнорр к прогулке в Пиннарин. Денег, например, не дал. Запамятовал. Впрочем, старшие офицеры Свода всегда думают о деньгах в последнюю очередь. Например, Альсим уверял Эгина, что давным-давно позабыл тот день, когда расплачивался деньгами. «Так, в первый раз суну трактирщику под нос свою Внешнюю Секиру ― и готово. Во второй раз сам уже лучшее вино тащит-надрывается». Сейчас Эгин был как раз аррумом по имени Иланаф, но после того как первые трое случайных встречных все сплошь оказались людьми Свода, натуральная форма оплаты чужих услуг при помощи Внешней Секиры его прельщать перестала.
Насмешки Лагхи Коалары по поводу столовых кинжалов, которые отлично помнились Эгину, оказались довольно-таки беспочвенными. Несмотря на вычурную роскошь, сталь и закалка клинков оказались отличными. Кинжалы вошли в тело несчастного рах-са-ванна глубоко и надежно ― ровно между ребер.
Мышцы убитого, сведенные предсмертной судорогой, никак не хотели отпускать сталь-преступницу. «Охота на картонного человека, на картонного человека? Да, на очень крепкого картонного человека», ― стучали в ушах Эгина два голоса ― гнорра и его собственный ― когда он, уперев носок в спину рах-саванна, вытаскивал сначала один, а потом другой кинжал, гарды которых когда-нибудь, быть может, станут ногами и сочленениями Убийцы отраженных.
Эгин не удержался от соблазна и перевернул рах-саванна. Глаза его случайного врага оказались синими, как васильки.
– Доброго тебе посмертия, рах-саванн, ― бесстрастно сказал Эгин васильковым глазам, отирая кровь с лезвий и возвращая оружие перевязи.
В кошеле «картонного человека», как и полагал Эгин, сыскалась лишь жалкая серебряная монета. Так. Этот расплачиваться деньгами уже успел отвыкнуть, хотя всего лишь рах-саванн.
На подорожную, извлеченную со всеми брезгливыми предосторожностями из сарнода аррума Опоры Единства, Эгин даже не взглянул. Разобраться можно по дороге, даже в седле. Если что ― чернила отнюдь не бессмертны, это знают даже младшие офицеры Опоры Вещей, он что-нибудь там припомнит из простых Изменений и впишет свое имя. Чтоб это была наисложнейшая задача в его жизни!
Под аккомпанемент таких мыслей и «жабье ухо» заняло свое законное место в арсенале Эгина.
В сарноде аррума обнаружились четыре медные монеты. Этого хватит ровно на половину дохлого мула. Причем на его худшую половину. В свете того, что отбитую у бородача лошадь он наверняка загонит к сегодняшнему вечеру, это было более чем досадно.
– Бессребреники, Шилол вас всех пожри! ― заорал Эгин в полный голос, отмечая про себя, что начинает нервничать, а это не слишком хорошо. Эгин прикрыл глаза. Да, он спокоен. Уже почти спокоен. Остался один. Всего лишь один. Еще один ― и все.
Толстый красноносый бородач. Оружия в его теле Эгин не оставлял. Это точно ― меч-то уж он выдернул. Отчаявшись после двух неудачных попыток с этими, из Единства, найти у него хоть ломаный грош, Эгин собрался уж было не копаться больше в мертвечине и ехать поскорее прочь, но…
Что-то знакомое померещилось в лице лежащего в луже известной красной жидкости человека. Не назвавшего себя и не предъявлявшего никаких жетонов. Вот если бы не борода… Эгин склонил голову набок. Прищурился. Подошел ближе.
Неужели? Четвертое Поместье… Нет, это было чуть позже ― в Староордосской крепости. Как-то его там звали… Эрпоред? Варпорат? Капилед? Нет, самого молодого (тогда ему было лет сорок) и спесивого наставника их соседей по Староордосской крепости звали Эрпоред. Эгин с ним знаком не был. А вот Иланаф был. Иланафа Эрпоред наставлял в истории народов и различении Вещей и Писаний. Иланаф однажды вскользь обмолвился, что если и был когда-то в Своде по-настоящему умный человек, ― так это Эрпоред. Но до чего же странно, что наставник закрытой высшей школы вновь вернулся в мир и спокойно так разъезжает вместе с офицерами Свода по Варану. Может, это все-таки не Эрпоред?
Эгин запустил руку за пазуху бородача, чтобы глянуть, есть ли при нем подорожная и Внутренняя Секира. В этом было больше праздного любопытства, чем пользы, но уж очень Эгину хотелось знать, обманывают ли его глаза и память. И отчего кобыла неприметного бородача вдвое моложе и вдвое дороже и по виду, и по стати, чем лошади двух его попутчиков. Купчина?
Наконец рука нашарила что-то твердое. Футляр с подорожной. Значит, тоже коллега, только с таким важным поручением, что ради него даже налепил фальшивую бороду. Теперь вблизи было видно, что это такая же борода, как у Вербелины волосы. И еще что-то выпирающее из-под камзола. В коробочке, наподобие той, в которой одним памятным днем «шмель» принес Эгину серьги Овель.
