Саймон Браун - Сын соперника
Они стояли на стене плечом к плечу. Кадберн бросил короткий взгляд на командира расчета лонггона, и тот отошел на несколько шагов, давая возможность начальству поговорить с глазу на глаз.
– Насколько силен противник? – спросил Мальвара.
– При осаде численность – не самое главное, – уверенно сказал Кадберн. – Преимущество защитников – в надежности стен и количестве оружия.
Полома терпеливо ждал.
Кадберн вздохнул.
– Где-то тысяча-полторы.
– Значит, они превосходят нас. Примерно два к одному…
– Все равно для осады нужно больше, – возразил Избранный. – По крайней мере три к одному. А лучше – пять к одному… Большинство солдат противника – зеленые новобранцы.
– Как и наше ополчение, – заметил префект. – А нам необходимо защищать три острова.
– Два. Кайнед не в счет.
– Не согласен. Можно представить, какой удар по боевому духу киданцев нанесет захват целой трети территории города…
– Значит, мы его отобьем, – пожал плечами Кадберн.
– Думаю, преимущество врага в том, что он свободен в выборе направления атаки.
– А преимущество защитников в том, что они могут решать, куда перебросить силы.
– Следует учесть, что мы защищаем не цельный кусок материка, а три острова, поэтому переброска войск для нас такое же сложное дело, как и для неприятеля.
Кадберн отвел взгляд. Все, что говорит Полома, – чистая правда. Но у Избранного имелась необъяснимая, подсознательная уверенность в победе киданцев. Он не верил, что город падет к ногам Намойи Кевлерена. Такие люди, как Полома Мальвара, Гэлис Валера и полковник Гош Линседд, не допустят этого.
– Никто не отнимет у меня Цитадель, – торжественно пообещал Кадберн.
* * *
– Вероятно, крокодилы могут стать для нас проблемой, – сказала Квенион.
Намойя рассеянно кивнул, пытаясь побороть вялость.
Он смотрел на Киданский залив, который оказался гораздо больше, чем ожидал принц. С тех пор как Намойя покинул Кидан, воды здесь явно прибавилось. А когда он в свое время изучал карты, то на них габариты залива не превышали размеров мелкой монетки.
– Интересно, наши суда достаточно прочны? – задумчиво спросил принц.
– Прошу прощения, ваше величество?…
Намойя указал на залив.
– Сумеют ли они переплыть его?
– Солдаты говорят, что единственной проблемой могут стать крокодилы, обитающие на том берегу.
– Крокодилы?… Да, в болотах. Они, знаешь ли, иногда очень большие.
– Да, – беспокойно ответила девушка. – Я знаю.
Намойя коснулся рукой своих губ.
– Разумеется, знаешь. Ты была со мной в Кидане. Ерунда. Чтобы решить эту проблему, стоит посадить по бортам пару солдат с огнестрелами.
– Простите, ваше величество. Возможно, лучше – с копьями? Громкая стрельба может сорвать неожиданную атаку. К тому же нет уверенности, что чудовищам повредят пули. У них ведь такая толстая кожа. А копьями можно если не ранить, то хотя бы оттолкнуть крокодилов.
Намойя покивал.
– Очень хорошо. Да. Остановимся на этом.
Квенион собралась уходить, но замешкалась.
– Ваше величество, как вы себя чувствуете? Вы чем-то расстроены?…
Какая ерунда, подумал принц. Всегда надеюсь, что все сложится лучше, чем можно представить. Я до смешного самоуверен. Вечно думаю, будто мир создан только для меня…
– Вы точно не заболели? – настаивала Квенион.
Намойя потер пальцами виски. Ему показалось, что череп уже не может вмещать его мозг.
Я разочарован киданцами, их неблагодарностью по отношению ко мне и моим людям. Я разочарован военными, которые свергли мою семью в Беферене. Я разочарован своей Избранной, обманным путем заставившей меня принести в жертву невинного человека.
А ведь я был предан киданцам, хотя они и не знали об этом. Я гордился военными до революции, хотя они тоже этого не знали. И я любил Квенион, а она это знала.
И я все еще люблю ее.
Так вот в чем проблема!
Его вялость почти улетучилась.
Да, я все еще люблю Квенион.
* * *
Интересно, что это вообще такое – любовь, подумал Чиерма, стараясь мыслить так, чтобы Энглей его не услышала. Он все равно ей больше не верил.
Бывший губернатор пытался занять себя хоть чем-то, но память постоянно возвращалась к бойне, в которой погибла последняя надежда ривальдийцев на спасение. Перед глазами вставали ужасные картины: обуглившиеся останки солдат и лошадей, сваленные в медленно тлеющие груды…
Так любил ли я ее по-настоящему? Доверие – часть любви?…
– Можно доверять и тому, кого не любишь, – сказала Энглей.
– Я надеялся, что ты не подслушиваешь.
– Но ты ведь буквально кричал об этом, – заявила Энглей.
Она стояла рядом с Чиермой, глядя на Беферен. Экс-губернатор ожидал увидеть город таким же, как в тот день, когда последний раз был здесь, то есть закрытым со всех сторон облаками, мрачным и гнетущим. Вместо этого в небе ярко светило солнце. Беферен сейчас был похож на мечту.
– Если город переживет следующие пару дней, – сказала Энглей, – то, возможно, она предоставит тебе апартаменты неподалеку от дворца.
– Мы говорим о Лерене?
– Она будет правительницей Беферена.
– Уж с этим я точно не собираюсь спорить, – буркнул Чиерма.
– Ты говорил о любви, – тихо напомнила ему леди.
– Скорее размышлял о ней.
– До того как Лерена убила мое тело, я знала, что ты меня любишь – и не так, как Избранный любит своего Кевлерена. Ты испытывал ко мне страсть. Мне это нравилось тогда – и нравится теперь. Я жалею, что не смогла ответить тем же. Ты ведь был всего лишь Акскевлереном…
Чиерма почувствовал, как его глаза наполняются слезами. Это нечестно. Не надо говорить такое…
– Поэтому ты делал мне больно, – продолжала Энглей. – Ты всегда делаешь больно тем, кого любишь, потому что самые близкие – самые беззащитные. Теперь-то я это поняла…
Слезы обожгли щеки Чиермы. Он в изумлении дотронулся до лица.
Черный поток армии Лерены преодолевал очередной перевал.
– Ты никогда не относилась ко мне хорошо, – горько произнес экс-губернатор.
– Конечно же, я хорошо к тебе относилась, – возразила Энглей. – Я ведь дала тебе призвание…
Чиерма пристально посмотрел на нее. Ему почудилось, что в лице леди слились черты лиц и Энглей, и Лерены, и Паймера.
– Думаю, я сам хотел бы найти свое призвание…
* * *
Гэлис Валера приказала шести ротам ополченцев перейти на быстрый шаг.
Ланнел, стоявший за спиной стратега, перевел приказ для киданцев. Тори выпустили из Цитадели по распоряжению Гэлис и мобилизовали в качестве инструктора ополченцев, что постепенно вывело его из депрессии и оцепенения, в котором он пребывал постоянно. Тори никогда не улыбался и отказывался смотреть стратегу прямо в глаза, но всегда без малейшего промедления выполнял все ее поручения и приказы. Гэлис решила, что из него выйдет достойный солдат.
