Стивен Эриксон - Полуночный Прилив
Голова была как в тумане, движения медленными и неловкими; однако он сумел разжечь очаг. Отыскал дождевик, вышел на улицу. Никого там не встретив, он прошел к побережью. Чтобы взирать на пустое, намекающее небо и пустое, намекающее море. Чтобы выдерживать напор тишины, шум ветров, крики чаек, плюющий в лицо дождь. Один на пляже, посреди этих беснующихся легионов.
Мертвый воин, который стал живым.
Летерийская жрица, что бежала перед лицом призыва собрата — летерийца о милосердии, помощи, утешении.
Удинаас подозревал, что в цитадели Короля — Ведуна собрались все Эдур. Жестокое столкновение воль, а посреди — будто остров среди гневливых бурь — уродливая фигура Рулада Сенгара, восставшего из Дома Смерти. Золотые доспехи, восковые одежды — он, вероятно, не может ходить под таким весом. Но монеты скоро удалят.
Труд Удинааса будет… отменен.
Это должно доставить боль. Мучительную боль. Но убрать их необходимо, и как можно быстрее. Пока плоть и кожа не примут в себя тяжелые кругляши.
Рулад не труп, не живой мертвец — ведь неупокоенные не кричат. Он вновь живет. Его нервы проснулись, его мозг снова пылает. В темнице золота.
«Как я, раньше. Как все летерийцы. Общая ловушка. О, этот Рулад наделен поэтическим даром, но его слова предназначены для Летера, не для Тисте Эдур».
Лишь одно понимание выбивалось из дикого хора, нарушало его слаженность. Рулад близок к сумасшествию. Разум Удинааса не питал сомнений по этому поводу. Умереть, чтобы вернуться в тело, которое больше не твое, тело, принадлежащее лесу, листьям и могильному кургану. Что это было за странствие? Кто открыл ему путь, и зачем?
«Все из-за меча. Должно быть, так. Меч, не желающий покидать его руку. Ибо с Руладом Сенгаром еще не покончено. Для меча смерть — ничто. Ничего не кончается».
Дар, который предназначался Ханнну Мосагу. Кажется. Кто предложил его?
«Но Ханнан Мосаг не получит меч. Вместо него он избрал Рулада. Теперь сила меча нависла над головой Короля».
Это может разорвать союз племен. Подкосить Ханнана Мосага и его К'риснан. Разумеется, если Рулад не подчинится королевскому авторитету.
С Фиром или Траллом было бы легче. Даже с Бинадасом. Но нет, меч выбрал Рулада, не омытого кровью, жаждущего драки юнца, парня с бегающими глазами и мятежной душой. Возможно, он сломлен. Однако Удинаас подозревал, что это не так. «Я сумел привести его назад, утишить вопли. Отсрочка безумия, за время которой он смог собраться и припомнить, кем был».
Удинаасу пришло в голову, что он совершил ошибку. Большим милосердием было бы не вмешиваться, позволить быстро соскользнуть к безумию.
«А теперь он станет моим хозяином».
Вокруг лодыжек кипела пена. Наступал прилив.
* * *— Как будто деревня населена духами, — произнес Бурак Преграда, носком сапога пододвигая полено к костру. Он скривился, вдохнув исходящий от сырых березовых дров дым.
Серен Педак еще мгновение смотрела на него, затем пожала плечами и потянулась за помятым чайником, стоявшим на плоском камне неподалеку от костра. Наливая чай, она почувствовала жар даже сквозь кожаную перчатку. Чай несвежий, но она не поморщилась бы, выпив и более горькую жижу. «По крайней мере тепло».
— Как долго все это тянется?
— Умерьте нетерпение, Бурак, — посоветовала Серен. — Разрешение нынешних проблем не принесет облегчения… если верить, что разрешение вообще возможно. Мы видели его своими собственными глазами. Мертвец ожил, да слишком поздно.
— Тогда Ханнан Мосаг должен просто срубить ему голову — и конец всему.
На это она промолчала. В некоторой степени Бурак прав. Традиции и табу доходят лишь до этой грани; нет — и не могло быть — прецедентов случившемуся. Она видела, как двое братьев Сенгар выносят из дверей своего родича. Слипшаяся масса воска и золота. То, что было Руладом. Красные рубцы вокруг глаз, сомкнутые веки, голова, слепо поднимающаяся к серому небу, чтобы миг спустя упасть снова. Навощенные косы, висящие, будто клочья порванных парусов. Когда они несли его в дом, из раскрытого рта текли полоски вязкой слюны.
Эдур собрались у моста, на стороне села. Все больше их появлялось из-за стоящих на том конце домов благородных семейств. Сотни Эдур, и еще больше летерийских рабов. Свидетели. Молчаливые, онемевшие и полные ужаса. Она видела, как большинство Эдур вошло в цитадель. Рабы, казалось, просто испарились. Серен подозревала, что Пернатая Ведьма бросает Плитки в месте менее известном, чем большой сарай, в котором она проводила ритуал прошлый раз. Во всяком случае, в сарае не было никого — она ходила поглядеть.
Время ползло слишком медленно. Лагерь Бурака со скучившимися в палатках нереками стал островом в тумане, и его окружало Неведомое.
Серен гадала, куда подевался Халл. В лесу есть руины; говорят также о странных артефактах, древних, как здешний лес, огромных и полуразрушенных, которые находятся за много дней пути на северо-восток. Местная земля щедро напитана историей. Каждый цикл кончается разрушением и растворением; и юная заря оставляет утомленному миру скопище кусков, чтобы собирать новую целостность.
Но… исцеление гарантировано лишь земле. Не тем, кто на ней обитает. Народы приходят к финалу; последний зверь, последний человек из рода, и каждый некоторое время шагает в одиночку. Пока не закроются глаза последнего из рода, не угаснет их последнее видение.
Серен стремилась сохранять такой взгляд на вещи, взгляд из широкой перспективы. Отчаянно жаждала спокойной мудрости, которое он обещал; ведь широкая перспектива означает мир. На достаточном расстоянии даже горная гряда кажется плоской, а провалы долин между пиками вообще незаметны. Таким же образом можно нивелировать пики и провалы нашей жизни — рождение, умирание. Такие мысли не давали возникнуть панике.
Сейчас это становилось все важнее.
— И где наша делегация, во имя Странника? — спросил Бурак.
— По пути из Трейта они то и дело ожидали прибытия новых членов. Уже близко.
— Лучше бы они прибыли до всего этого.
— Вы боитесь, что Рулад Сенгар представляет угрозу договору?
Бурак не отрывал взора от пламени. — Его поднял тот меч, — сказал он тихо. — Или тот, кто его сделал и отдал Эдур. Вы хоть мельком видели лезвие? Оно пестрое. Я припоминаю об одной из почитаемых ими Дочерей, пестрой. Как там ее?
— Сакуль Анкаду.
— Может, она есть на самом деле. Эдурская богиня…
— Тогда это подозрительный дар, ведь Эдур видят в Сакуль Анкаду существо переменчивое. Ее боятся. Поклоняются отцу Тень и Дочери Сумерек, Шелтате Лор. И в повседневной жизни скорее ей, чем ему. — Серен допила чай и снова наполнила оловянную чашку. — Сакуль Анкаду. Верю, что такое возможно, хотя не помню историй, в которых эти боги и богини являли себя столь прямым образом. Скорее это культ предков, основателей племен, ставших святыми. — Она отпила из чашки и сморщилась.
