Джеймс Кейбелл - Сказание о Мануэле. Том 1
А тень Юргена также вошла вместе с ним, но на Кокаине, как и в Глатионе, никто, кроме Юргена, похоже, не замечал этой любопытной тени, которая повсюду сопровождала его.
На Кокаине у королевы Анайтиды был дворец, бесчисленные купола и шпили которого сверкали нежной белизной над верхушками старого сумрачного леса, где растительность не была похожа на что — либо, вскормленное обычной землей. В этом лесу, например, можно было увидеть необычайный мох, заставивший Юргена содрогнуться. Так Анайтида и Юрген прошли по узким тропинкам, напоминавшим шелестящие зеленые пещеры, во дворик, обнесенный желтой мраморной стеной и мощеный таким же мрамором, где не было ничего, кроме матового изваяния некоего бога с десятью головами и тридцатью четырьмя руками: он изображался вскармливаемым некоей женщиной, а незанятыми руками держал еще и других женщин.
— Это Шинджешед, — сказала Анайтида. Юрген же сказал:
— Я его не осуждаю. Тем не менее, по — моему, этот Шинджешед доводит все до крайности.
Затем они прошли мимо изваяния Тангаро Лолокуонга, а потом — изваяния Легбы. Юрген почесал подбородок, и тот покраснел.
— Несомненно, королева Анайтида, — сказал он, — у вас необычный вкус в подборе скульптур.
После Юрген зашел вместе с Анайтидой в какую — то белую комнату с медными панелями, и там четыре девушки нагревали воду на медном треножнике. Они искупали Юргена, по ходу дела одаривая его поразительными ласками — языком, волосами, ногтями и сосками, — и они помазали его четырьмя маслами, а затем вновь надели на него блестящую рубаху. В Калибуре, как сказала Анайтида, сейчас нужды не было, и меч повесили на стену.
Эти девушки принесли серебряные чаши с вином, смешанным с медом, и еще они принесли гранаты, яйца, ячмень и треугольные, красного цвета хлебы, которые они с надлежащими телодвижениями посыпали сладко пахнувшими зернами. Затем Анайтида и Юрген разговлялись на пару, а четыре девушки им прислуживали.
— А теперь, — сказал Юрген, — а теперь, моя дорогая, я бы предложил заняться поиском тех любопытных удовольствий, о которых вы мне рассказывали.
— С большой охотой, — отвечала Анайтида, — поскольку эти наслаждения все до единого достигаются каким — либо отклонением человеческой природы. Однако вначале мне нужно настоятельно сообщить вам, что должен быть соблюден некий церемониал.
— И что же это за церемониал?
— Мы называем его Разрыванием Завесы, — и королева Анайтида объяснила, что они обязаны делать.
— Что ж, — согласился Юрген, — я готов отведать любой напиток.
И Анайтида провела Юргена в своеобразную часовню, украшенную весьма необычной росписью. Там было четыре раки, посвященные по отдельности Св. Космо, Св. Домиану, Св. Гиньолю Брестскому и Св. Футену де Варелю. В этой часовне находился некий человек в капюшоне и длинных одеждах в белую и желтую полоску и два голых ребенка — девочки. Одна из них махала кадилом, другая же держала в правой руке ярко — синий кувшин, наполовину наполненный водой, а в левой — погребец с солью.
Прежде всего человек в капюшоне подготовил Юргена.
— Вот копье, — сказал человек в капюшоне, — которое должно послужить тебе в сем приключении.
— Я благосклонно отношусь к приключениям, — ответил Юрген, — и верю, что оружие достойно того. Человек в капюшоне сказал:
— Да будет так! Но каков сейчас ты, таким прежде был я.
Между тем герцог Юрген поднял копье правой рукой и потряс им. Копье было большое, а его конец красен от крови.
— Смотри! — сказал Юрген. — Я человек, рожденный женщиной непостижимым образом. Сейчас же я, будучи чудесным, избран достойным совершить чудо и сотворить то, чего сам не могу постичь.
Анайтида взяла у девочки соль и воду и смешала их.
— Пусть соль земли даст возможность скудной жидкости принять на себя добродетель изобилующего моря!
Затем, встав на колени, она коснулась копья и начала с любовью его поглаживать. Юргену же она сказала:
— Да воспылаешь ты теперь душою и телом! Да будет бесконечный Змей твоим венцом, а плодоносный огнь солнца твоей силой!
Вновь заговорил человек в капюшоне:
— Да будет так! — голос у него был высокий и блеющий из — за того, что с ним сделали.
— Посему мы также взываем к тому, что не можем понять, — сказал Юрген. — Клянусь мощью поднятого копья, — и тут он левой рукой взял руку Анайтиды, — я, будучи человеком, рожденным женщиной непостижимым образом, сейчас ухватил то единственное, чего желаю всем своим существом. Я поведу тебя на восток. Я вознесу тебя над землей и надо всем, что есть на земле.
Тут Юрген поднял королеву Анайтиду так, что та села на жертвенник, а все, лежавшее там прежде, свалилось на пол. Анайтида совместила кончики всех пальцев, так что ладони образовали треугольник, и стала ждать. У нее на голове была сетка из красного коралла, ветви которого смотрели вниз; ее просвечивающая туника имела двадцать два отверстия, чтобы позволить всевозможные ласки, и была двухцветна — черный цвет причудливо переплетался с малиновым; ее темные глаза засверкали, а дыхание участилось.
Теперь человек в капюшоне и две обнаженные девочки исполнили свою роль в церемониале, увековечивать которую не обязательно. Но Юрген был весьма этим потрясен.
Тем не менее он сказал:
— О струна, что связывает круг звезд! О чаша, что содержит все времена, все цвета и все мысли! О Душа пространства, ни одного Твоего образа мы не достигаем, если Твой образ не являет Себя в том, что мы собираемся делать. Посему каждым растеньем, что разбрасывает свои семена, и влажным теплым садом, что принимает и вскармливает их, смешением кровопролития с наслаждением, радостью, что подражает тоске вздохами и дрожью, и удовлетворением, что подражает смерти, — всем этим взываем мы к Тебе. О Ты, непрерывная, чья воля заботится о сих детях и кому поклоняюсь в сем прекрасноцветном и нежном женском теле, Тебя я чту, а не некую женщину, делая то, что, по — моему, хорошо; и это Ты, кто вот — вот заговорит, а не она. Тут Анайтида сказала:
— Да, я говорю языком любой женщины и сияю в глазах любой женщины, когда поднято копье. Служить мне лучше, чем кому бы то ни было. Когда ты взовешь ко мне сердцем, в котором пламя змея зажглось хотя бы на миг, ты поймешь наслаждения моего сада и то, какая несказанная радость бьется в нем и как сильно единственное желание, истощающее всего мужчину. Чтобы служить мне, ты будешь готов отдать все, что есть у тебя в жизни; а другие удовольствия ты возьмешь в левую руку, не думая о них; ибо я есмь желание, расточающее всего мужчину и ничего не теряющее. И я принимаю тебя, я жажду тебя, я — дочь и больше, чем дочь Солнца. Я, которая есмь все удовольствия, все крушения, все опьянение внутренних чувств, желаю тебя.
