Василий Кононюк - Жизнь взаймы
Если бы у меня в зубах не была зажата деревяшка, тогда быть может, мне бы удалось преодолеть свою скромность и намекнуть, что без меня там не обошлось. Именно мне принадлежала идея отправки ударного отряда на еще одну новостройку сезона. Но именно в это время Любава накладывала мне дополнительные стежки на рану, формируя деревянными палочками и лопатками, более эстетичный вид сшиваемых участков раны, поэтому мне удавалось лишь шипеть, как змее.
— Ну вот. Сделала, что могла. Порезало тебя до кости, шрам большой будет. Заживет быстро. На таких как ты, все заживает, как на собаке. Но ты не радуйся… чем быстрее заживает, тем быстрее ты в землю ляжешь. За все платить приходится. Видела твою невесту. Красивая девка. Жалко мне ее…
Почему-то вспомнилась мне гуцульская песня, услышанная в Карпатах:
Скрипка би не грала,
Якби не той смичок,
Чоловiк би жiнку не бив
Якби не язичок
(Скрипка б не играла, если б не смычок. Мужичек бы жену не бил, если б не язычок)
Мне трудно объяснить, почему среди тихой пустынной степи мне вспомнилась песня шумного застолья, услышанная среди высоких гор, но видно под впечатлением этого воспоминания, выплюнув палку изо рта, прошипел ей на ухо:
— Рот закрой. И впредь головой думай, где, что говорить. А то без языка останешься.
— Злой ты, Богдан. К тебе со всей душой, а ты…
— Ага, ты еще полночи мне в ране поковыряйся, так я вообще озверею. Не злись, просто не болтай лишнего, когда рядом полно ушей. Вернусь с похода, построю вам сарай и корову подарю, за то, что ты так хорошо мою рожу зашила.
— Не надо нам коровы…
— Корова на хозяйстве всегда сгодится. А деткам вашим молоко надо пить.
— Да кто за ней приглянет, мы ж в разъездах все время.
— Дети и приглянут. Соседи есть, чай не в лесу живете. Слушай, что я вас попросить хотел. Вы трав целебных побольше заготавливайте. Я вам крепкого вина хлебного привезу, настойки целебные делать будете. Попробуем их в Киеве продать. И вам монета и мне что-то перепадет.
— Зачем тебе столько монет? Люди говорят, ты уже богаче атамана, монеты в бочонках держишь.
— Слушай больше. Люди… люди, люди, ну зачем меня тревожите? Люди, люди, люди, вы же быть добрее можете…
— Ты чего? Аж лицом поменялся…
— Пустое… про травы не забудь. Мне пора. Вон Андрей стоит, ждет, когда ты меня отпустишь.
— Насобираем. Ты поберегись. Лихое на тебя замышляют. Не знаю кто, не знаю когда, поэтому, будь осторожен.
— Спаси Бог тебя, родная… обязательно буду.
Андрей принес мне болт к моей пушке и четыре моих поломанных стрелы, которые я успел выпустить из лука. Вот чем хорош самострел, так это тем, что одним болтом можно десятерых завалить и он как новенький, подточил, перья наклеил и готово. А стрелу хорошую и сделать тяжелей, и сломается при первом же выстреле.
— Держи. Твои стрелы. Троих насмерть, четвертая в коня. Про самострел даже не говорю. Кольчугу насквозь и спереди и на спине. Лучше тебя только Керим, Сулим и мой отец отстреляли. Никогда бы не поверил, если бы сам стрелы не доставал.
— Повезло. Близко было, потому и попал.
— Так и мне близко было… а я только одного снял. Второму в щит, третью в коня. Из самострела тоже снял, ну так то не в счет.
— Очень даже в счет, Андрей. Если бы все так стрельнули с первого раза, осталось бы живыми десяток вражин. Мы бы их враз смели… все были бы живы и здоровы…
— Ты себя не кори. Они наказ порушили. Из-за своей дурости полегли. Нет в том нашей вины.
— Ты еще их родичам это скажи.
— И скажу!
— Ты скажешь то, что я скажу и все скажут. Погибли хлопцы в бою с басурманами. Каждый из них двоих супостатов с собой забрал, а считая сшибку в лесу — троих. Недаром они кровь свою пролили, если б каждый так помирал, давно б забыли басурмане дорогу в нашу землю. Братья их вырастут, рядом с нами станут, сестры детям своим расскажут про дядьев, что в землю легли как казаки, а не как говно придорожное. А не согласны со мной, просите атамана, чтоб вам другого ватажка поставил. Поутру соберемся, будем совет держать. А за стрелы благодарствую, должок за мной.
— Пустое…
С утра все хлопцы поклялись, что будут говорить то же что и я, но высказывали обоснованное сомнение в том, что казаки скажут.
— Пусть казаки говорят, что хотят. Мы их товарищи, мы рядом с ними лежали, а кто что с боку увидал… так чего он на басурман не глядел и стрел не пускал? За нами правда.
Атаман погнал нас в путь еще затемна. Ехали мы не спеша, таким темпом конь и в темноте найдет куда копыто поставить. А если и провалится в нору, то ногу выдернуть из опасного места успеет всегда.
— Чего примолкли, казаки? С победой и с добычей домой едем, а что не все, так никто не знает, что лучше, молодым умереть с саблей в руке или старым, немощным на печи. Да под лай невестки, которая тебе со свету сжить хочет, так ты ей уже надоел. Давай Богдан, запевай песню, которую ты про себя сложил. Вот же ж молодые, нагайкой вас мало били. Нет, чтоб про атамана своего песню сладить, он про себя поет.
— Не могу, батьку рот открыть, болит дюже.
— То-то тебя не слышно. Только басурманской стреле под силу тебе рот закрыть, нагайкой не получалось. Значит, Андрею слова шепчи, а он пусть поет.
Под мой суфлерский шепот, Андрей запел новый хит сезона:
Зеленою весной, под старою сосной
Казак Богдан с любимой прощается.
Кольчугою звенит и нежно говорит,
Не плачь, не плачь, Мария — красавица.
Мария, молчит и слезы льет,
От грусти болит душа ее
Кап-кап-кап из ясных глаз Марии
Капают слезы на копье.
Песня просто идеально подходила к эпохе, а энергичное звучание и маршевый ритм с первых же звуков брали в плен неизбалованного литературным и музыкальным творчеством слушателя и больше не отпускали. Тут я не удержался, переборол свою скромность, подъехал к атаману и шепотом напел ему песню которую сочинил для него. Это были вариации на тему:
Как на правый берег вывели татары
Супротив казаков много тысяч лошадей
И покрылось поле, и покрылось поле
Сотнями порубанных, пострелянных людей…
Любо, братцы, любо, любо, братцы жить,
С нашим атаманом не приходиться тужить.
А первая стрела, да первая стрела,
А первая стрела, да ранила меня
А вторая стрела, да вторая стрела
А вторая стрела, да моего коня …
Любо, братцы, любо, любо, братцы жить,
С нашим атаманом не приходиться тужить.
Вот умру в степи я, да над моей могилой
Разнесет лишь ветер, да лишь сорную траву
Где сложил под саблями, под саблями татарскими
Буйну да кудряву, да красиву голову…
Любо, братцы, любо, любо, братцы жить,
С нашим атаманом не приходиться тужить.
Искусство — великая сила, в этом мне пришлось убедиться еще раз. Выслушав меня, атаман тихо и задумчиво сказал:
