Гай Орловский - Ричард Длинные Руки – герцог
Я не мог не сопровождать, а когда она заметно устала, подхватил ее на руки. Она пищала и отбрыкивалась, но я понес, время от времени нацеловывая в щеку.
– Как ты можешь, – прошептала она в испуге, – я тяжелая!
– Да, конечно, – согласился я. – Как слон. Даже как два слона.
– Бесстыжий!.. Но все равно… еще и разговариваешь…
– Я бы тебя всю жизнь не спускал с рук, – сообщил я. – Не дрыгай задними лапками, а то стены развалишь.
– Правда?
– Ты же видишь, они всего лишь из камней.
Я вынес ее наверх, почти не запыхался, хотя сердце стучит часто-часто, но это всегда в присутствии Илларианы. Она высвободилась, по-детски стыдливо поцеловала в щеку и тихохонько отступила.
– Не смотри…
– Не буду, – пообещал я.
– Но ты смотришь, – обвинила она.
– Не могу отвести глаз, – признался я. – Просто не знаю, что со мной. Совсем дурак. И не стыжусь.
– Ты в мире людей, – произнесла она грустно, – но ты еще больше одинок, чем я.
– Грустно быть исключением, – признался я. – Но еще грустнее быть как все.
Она смотрела озадаченно, потом покачала головой.
– Я не знаю, что хуже. И не знаю, что лучше.
– Вместе поймем, – пообещал я.
Она взмахнула руками, я продолжал смотреть во все глаза, но снова не заметил момент превращения человека в пернатое. Только что передо мной стояла большеглазая Иллариана, а в следующее мгновение крупная красивая птица оттолкнулась от пола, растопырила в небе широкие крылья и, сделав круг над башней, пошла почти вертикально в синюю высь.
Надо бы возвращаться с верхушки башни вниз в крепость, дел невпроворот, но я, как влюбленный дурак, кем вообще-то и являюсь, сам знаю, остался ждать, только посматривал с высоты на свои владения и прикидывал, как лучше перестроить хозяйство, но мысли то и дело возвращались к Иллариане.
Мир любит чудеса и героев. Я не встретил серьезного сопротивления ни в Альтенбаумбурге, ни за его пределами, но хорошо понимаю, что стоит мне оступиться… Это местные лорды могут делать сколько угодно ошибок, они на месте, родовитые, их подпирает клан, родня будет поддерживать и тогда, когда наделают глупостей или вообще потерпят поражение.
Меня же поддерживают до тех пор, пока из моих рук сыплются титулы, пожалования земель, награды, щедрые трофеи при дележе добычи. По дороге из замка Черной Бронзы я наиболее отличившихся одарил землями в Гандерсгейме, а виконту Ноэлю Джонстоуну пожаловал титул барона и пообещал большой надел земли с тремя-четырьмя деревнями как минимум.
Это вызвало восторг у остальных, а сам Ноэль чуть не расплакался от счастья, здесь единственный способ продвинуться в титуле – дождаться смерти родственника, от которого титул может перейти к тебе. Но если ты младший сын, то и таких шансов нет…
Сейчас мне верны больше, чем королю, потому что король – это стабильность, а я – обещание великих перемен, при которых все получат быстро и много.
Жизнь никогда не бывает справедливой, мелькнула мысль. Для большинства из нас так оно, пожалуй, и лучше. Гандерсгейм в самом деле нужно покорить и привести в лоно христианства. А то, что многие на этом нагреют руки, многие погибнут с той и другой стороны… что ж, покажите мне другие пути!
Солнце перешло на западную половину неба и медленно начало сдвигаться вниз. Пышно взбитые, как ажурная мыльная пена, облака стыдливо порозовели, замедлили движение, потом вообще остановились над горизонтом.
Я ждал с замиранием сердца, мысль о переустройстве мира постоянно прерывалась тревогой: как она там, не обидел ли кто, и дыхание учащалось, а кулаки сжимались, как только я представлял, что ей нужна помощь.
В небе птицы появлялись часто, я следил взглядом за каждой, вдруг Иллариана прибудет в ином облике, но когда далеко-далеко блеснула розовая искорка, подобно солнечному лучу на морской раковине, сердце мое радостно екнуло.
Птица приближалась стремительно, снизилась сразу, не делая кругов. Я раскинул руки, она сразу ринулась мне в объятия. Я готовился ухватить птицу, но на грудь мне упала запыхавшаяся Иллариана.
– Как же ты… быстро, – только и выдохнул я.
– Быстро вернулась?
– Нет, ты отсутствовала целую вечность, – возразил я обвиняющее. – Мне завидно, как сразу в человека? Невероятно.
– У нас была долгая практика, – ответила она с легким смехом. – От этого зависели жизни. Кто не успевал…
Ее лицо помрачнело, она закусила губу, заново переживая гибель миллионов сородичей, что не умели так быстро уходить от опасности и потому… отсеивались.
– Это все позади, – сказал я горячо и прижал ее к груди. – Нужно жить будущим.
– Ты очень хороший, – произнесла она тихо. – Ты замечательный. Я чувствую, как ты хочешь помочь…
– Я и помогу!
Она вздохнула.
– Как? Это не крепость захватить.
Я сказал с наигранной обидчивостью:
– Я умею захватывать не только крепости! И не только… захватывать. Все получится, Иллариана. Я для тебя мир переверну!
Мы на открытой площадке, легкий ветерок играет ее золотыми волосами, но Иллариана зябко поежилась, как мне кажется, совсем не от ветра.
– Ты меня пугаешь… Вообще ты чудовище! Что ты со мной делаешь?.. Только чуть отдалилась от тебя и уже тоскую!.. Ты злой и сильный маг, да?
– Любовь, – сказал я тупенько, – и есть магия. Так что я, да, маг.
– Мы будем жить счастливо, – пообещала она с жаром, – и умрем, как говорят у вас, в один день!.. Или будем жить вечно и никогда не умрем!.. Или проживем тысячи лет, а если наскучит – умрем в один день. Все будет, как ты хочешь.
Я поцеловал ее в макушку и прижал к груди.
– Все будет, как хочешь ты.
– Правда?
– Ну конечно.
– Тогда будем жить вечно.
– Будем, – согласился я совершенно серьезно, – столько дел… Даже вечности не хватит, чтобы все переделать! А почему твои сородичи всегда в сторонке? Я не кусаюсь, хоть и плотоядный. Меня могли бы не опасаться.
Она посмотрела мимо меня в уже темнеющее небо, вздохнула так тяжко, что у меня кольнуло в груди.
– Боятся. Жизнь приучила, что выживают только те, кто боится и всего избегает.
Я пробормотал:
– Ну, вообще-то есть и другой путь…
Она прижалась ко мне, крепко-крепко обхватив руками, такими нежными и тонкими, спрятала лицо на груди.
– Если бы ты знал, – прошептала она, – как я иногда тебя боюсь!.. Именно за этот ваш другой путь. И почему я, дура такая, тебя безумно люблю?
Я подхватил ее на руки и пошел вниз, стараясь не задевать ее ногами близкие стены башни.
На выходе все еще яркое солнце, бьет в глаза прямо от горизонта, в небе ни облачка. Челядь и охранники смотрят со стыдливыми улыбками, а у рыцарей рожи расплываются в полном довольстве.
