Пола Вольски - Сумеречные врата
В прошлый раз, несколько недель назад, Ренилл полз к подножию кумира на четвереньках, то и дело прижимаясь губами к каменной мостовой. Но в такой густой толпе не было нужды изображать набожность. Площадь у ног мраморного Отца словно ковром была выложена телами. Ренилл мог без труда затеряться в круговерти людей, пытающихся найти себе место для молитвы. Ренилл влился в толпу, держась поближе к стене и незаметно направляясь к юго-западному углу двора, откуда вонь разлагающихся отбросов отгоняла верующих. Там располагалась запомнившаяся ему дверца, через которую он бежал, преследуемый вивури. Конечно, теперь она заперта, и наверняка охраняется кем-то из Сынов.
Он извлёк из-за пояса эфирный талисман, сосредоточился, как его учили, и пузырь начал мерцать. Когда сияние стало ровным и уверенным, Ренилл ногтями выбил на досках запертой двери быструю дробь. Немой язык неофитов ДжиПайндру. Привычная череда ударов, означавшая просьбу впустить, должна была привлечь внимание невидимого стража.
Дверь открылась. На пороге башней воздвигся рослый Сын Аона. Уловив луч его внимания, Ренилл отбросил его обратно к источнику, и страж оцепенел, погруженный в самосозерцание.
Обогнув окаменевшую преграду, Ренилл вошел в ДжиПайндру. Он взмок и тяжело дышал. Даже самый тупой человеческий ум оказывает существенное сопротивление манипуляциям с помощью магии, и на его преодоление ушло немало сил. Зато ощущение чуда, чувство дикого торжества снова захлестнуло Ренилла, еще сильнее, чем в прошлый раз. Да, волшебство — приманка, перед которой невозможно устоять.
Волшебство, другого слова не подберешь. Невеждам оно внушает трепет. Однако все, существующее под солнцем — естественно, старался уверить себе Ренилл. А… Тот?
Должно быть естественное объяснение. Где-то… Он снова стоял в освещенном адским сиянием каменном коридоре. Вернулись кошмарные воспоминания. В глубине души, понял Ренилл, он надеялся, что проникнуть в храм не удастся. Однако удалось. Остается только найти и уничтожить КриНаида — если это вообще возможно.
Не хотелось ему искать КриНаида. Первый Жрец — кто угодно, только не человек. Стоит вспомнить силу этого чуждого разума, вторгавшегося в его душу, и решимости как не бывало. Возвращается память собственного бессилия и страха. И отчетливее всего всплывает в сознании холодная насмешка в голосе КриНаида-сына.
Да, он боится жреца почти так же сильно, как ненавидит.
Оцепеневший страж скоро придет в себя. Лучше пусть очнется в одиночестве. Ренилл заторопился дальше по коридору. Ноги сами вспоминали дорогу и уверенно несли его вниз: по переходам, по узкой, скользкой лесенке, где красные светильники уступали место зеленоватому свету хидриши, сквозь разверстую пасть гигантской маски Аона-отца — все ниже и ниже, в переплетение коридоров, которые бедняжка Чара называла невыразительным словом «внизу».
Здесь, в сердце храма, ему предстояла охота. Здесь было единственное место, где можно было найти КриНаида-сына.
Ренилл не опасался случайных встреч, надеясь, что на одну ночь его маскарада хватит. Однако проверить достоверность костюма не пришлось — он никого не встретил. Кроме стража у двери, на пути не попалось ни единого Сына Аона.
Любопытно. По ночам жрецы в капюшонах бродили но всему храму, но нынче их нигде не было. Только раз он видел такие пустынные коридоры: в ночь, когда все обитатели ДжиПайндру собрались на церемонию Обновления. Может, и теперь они в зале Собрания?
Воспоминание о том обряде обожгло мозг. Как ни старался, Ренилл не мог его отогнать. Несколько шагов он сделал, ничего не видя перед собой.
Прошло. Он заметил, что стоит перед дверью, которую Чара назвала «Избранные». За этой дверью, по-видимому, находилась общая тюремная камера несчастных девчонок, еще не достигших зрелости, которая сделала бы их пригодными к использованию. Изнутри не доносилось ни звука. Засов оказался отодвинут. Повинуясь порыву, Ренилл приоткрыл дверь и заглянул в щелку. Большая полутемная комната, то ли казарма, то ли спальня весьма аскетичной школы-интерната с рядами коек вдоль стены. Все койки оказались пусты. В комнате никого. Странно. У Ренилл а сложилось впечатление, что Сыны не позволяют кладовым пустеть.
Он закрыл дверь и пошел дальше, задержавшись на этот раз у плотно закрытой двери Собрания. Из зала доносился напев Великого Гимна. Волосы на загривке встали дыбом. На миг настоящее ускользнуло, и он вернулся в прошлое, снова ожидая начала обряда Обновления. Теперь он знал, что будет, но был бессилен предотвратить это.
Гимн мощно гремел, возносимый множеством голосов. Кроме нескольких часовых, все Сыны Аона, должно быть, здесь. В душе шевельнулось безрассудное желание оказаться среди них.
Чтобы хоть раз выстрелить в КриНаида, когда он появится. Самоубийство, зато наверняка.
Может, и так. Но Ренилл чувствовал, что подоплекой безумного стремления было иное. Стоит войти, запять свое место среди забывших себя верных — и он не станет стрелять. На этот раз он будет поглощен, потеряет себя. И, что хуже всего, после этого Сыны позволят ему жить дальше. Перед глазами встал образ КриНаид-сына. Жреческое одеяние усыпано талисманами Ирруле. Познав силу дара Зилура, Ренилл научился уважать их мощь. Нельзя допустить, чтобы КриНаид произнес… за неимением лучшего названия — заклинание.
Первый Жрец наверняка где-то рядом. В Собрании? Нет. Обряд едва начался.
Ренилл заставил себя сделать шаг. Дверь осталась позади, и Великий Гимн лишился зловещей притягательности. Когда Ренилл повернул за угол, звуки его окончательно смолкли. Перед ним оказалась еще одна из бесчисленных дверей. Не похожая на другие. Ее поверхность переливалась свечением морских волн под луной, а очертания казались неопределенными, словно расплывались перед глазами. «Восславление», — назвала ее Чара.
Удивленный Ренилл остановился и услышал тихий всхлип. Детский голосок? Нет, женский. Какая-нибудь жалкая, отупевшая Избранная, ожидающая явления божества. Лучше не думать о ней, нет времени…
Но руки уже двигались сами, отодвигая засов и открывая дверь. Он успел заметить зеленый свет хидриши, отражающийся в черной ряби стен, а потом к нему шагнула и, споткнувшись, упала на грудь гочанна Джатонди. Ренилл почувствовал сладковатый аромат курений.
Ему на мгновенье пришло в голову, что он бредит,, отравленный дурманом испарений. Но легкое, дрожащее тело в его объятиях было настоящим, слезы — тоже…
Крепко прижав к себе девушку, он выговорил первое, что пришло в голову:
— Твоя мать отдала тебя этим людям?!
— Нет, что ты. Она никогда бы… — Джатонди подняла на него глаза. Дыхание ее срывалось, но она уже не плакала. — «Этим людям»? ВайПрадхам? Мы в ДжиПайндру?
