Пола Вольски - Сумеречные врата
— Кто там? Говори, или умрешь.
— НайВук. — Откуда выскочило это имя? Ах да, лакей Зувилля. Получил пулю в живот. Умер в БЗ пять дней тому назад.
— Ты не из наших…
— Я — НайВук из касты Потока, бывший лакей высокочтимого плантатора Зувилля. Я был червем, пресмыкавшимся в навозе вонарских свиней. Я был глуп, жалок, я был рабом. Но боги, снизойдя к моим горестям, наконец даровали мне мудрость. Они явились мне во сне и указали путь. Тогда я взял нож и перерезал глотку своему господину. Он лежит мертвый в красной луже. И его жена не избегла моего ножа, и его дети не ушли от мести. Я плюнул в лицо своего высокочтимого господина, я мял груди его жены, я пил кровь его старшего сына, и вот я пришел, очищенный духом и горящий желанием служить Сынам Отца.
Над тоннелем тихо переговаривались. Ренилл ждал. Вскоре снова послышался голос часового:
— Совершенная покорность воле Предела…
— единственно истинная свобода. — Ренилл легко подхватил строки Первого Самоотречения. — «Я» преграждает путь к Истоку. В небытии — бесконечность разума Отца.
Он мог бы и продолжить, но его прервали.
— Ты — Сын. Благодари богов за спасение. Выходи. — Силуэт головы исчез. Разговор наверху возобновился.
Ренилл задумался, не вышибут ли ему мозги, едва голова покажется над краем отверстия. Однако он подполз к выходу, выкарабкался наверх и очутился в скверике особняка, отделенного от северной стены резиденции только узкой улочкой. Особняк, принадлежавший беззастенчиво разбогатевшему вонарскому банкиру, остался цел по вполне понятной причине. Его высокие окна и близость к резиденции обеспечивали весьма удобную позицию для местных снайперов.
В сквере горел небольшой костерок, разведенный, конечно, только ради освещения. Тепло этой душной ночью было излишним. Однако по сравнению с застывшим мраком тоннеля или пропитанным зловонием смерти воздухом резиденции здесь дышалось легко и свободно. Полдюжины зулайсанцев, сидевших вокруг костра, откровенно разглядывали Ренилла.
Пусть пялятся, сколько влезет, с его внешностью все в порядке. Лишь бы не потребовали снять шляпу.
— Добро пожаловать, Брат, — наконец вымолвил один из них. Он тоже носил знак Потока, и общность касты устанавливала между ними своего рода братство. — Ты останешься с нами?
— Я отведал вонарской крови, и она пришлась мне по вкусу, — ответил Ренилл. — Где смогу я утолить мою жажду?
— Вступай в отряд Бхансатту Крылатого, что расположился перед большими воротами, — посоветовал ему собрат по касте. — Там ты скоро утолишь свою жажду, и да пошлют тебе боги богатую добычу.
Опять то же пожелание!
Ренилл многословно поблагодарил советчика и удалился, якобы в поисках Бхансатту.
Он снова оказался на улицах Малого Ширина, но теперь выстроенные в западном стиле дома были сожжены или разграблены, сады и парки выкорчеваны, а на перегороженных баррикадами бульварах хозяйничали авескийцы. Ренилл без труда замешался в толпу. Никто не признал в нем Высокочтимого. Он мог идти куда вздумается и делать, что пожелает.
Во Трунир будет в ярости, когда узнает. Он, конечно, ни на минуту не поверит в эту выдумку с «игрой в терьера». Если каким-то чудом им обоим случится выжить, протектор способен в гневе даже выполнить ту угрозу насчет «злостного неповиновения в чрезвычайной ситуации». Два года тюремного заключения, припомнил Ренилл.
Хорошо еще, что я не военный. Он бы меня расстрелял как мятежника и дезертира.
Дезертирство. Эта мысль первый раз пришла ему в голову, и вдруг стала всепоглощающей. Дезертировать.
Ведь ему, единственному среди вонарцев, удалось выбраться из осажденной резиденции, и теперь он свободен. Свободен как ветер. Ничто не заставляет его возвращаться в ДжиПайндру с его жуткими чудесами. Ренилл только сейчас осознал, какой ужас внушает ему храм с кошмарным Первым Жрецом и тем существом, затаившимся в Святыне.
Он не обязан возвращаться туда. У него есть выбор. Взгляд невольно обратился на север, туда, где у подножия холмов стоял УудПрай. Конечно, сейчас его не видно. Но еще не поздно — если выйти сразу, к рассвету Ренилл доберется до обветшавшего чуда света. Они еще будут спать. Он перелезет через стену, проберется в окно первого этажа и по бесконечным коридорам отправится к покоям гочанны.
Знать бы, где это…
Не важно, найдет. Он найдет гочанну. Осторожно разбудит, в надежде, что девушка не завизжит при виде него… Джатонди не завизжит.
Разбудит, и они поговорят, и он скажет все, что ему не дали сказать тогда, при прощании. И может быть, на этот раз она решится уйти с ним, и они смогут уйти… Куда? Весь мир открыт. Например, Лапти Ума. Или Траворн. Или Стрель. Да куда угодно.
Резиденция падет, ее обитателей перебьют, и пришельцы с запада будут изгнаны сперва из Кандерула, а затем и из соседних стран.
Нам давно следовало бы уйти.
Очищенной от иностранного влияния Авескией будут править Сыны. Сыны, с их жалкими Блаженными Сосудами и устрашающими, изуродованными младенцами-полукровками. Убийцы с ядовитыми ящерицами и одурманенные безмозглые жрецы-фанатики. Жестокое и прожорливое божество, чудовищный и уродливый Бог-Отец.
Можно повернуться спиной, но это навсегда останется с ним.
Он вонарец. Он выполнит свой долг.
Как все просто для во Трунира. Странно, что Ренилл не может забыть этих слов.
Каждый, в ком есть хоть капля чести, знает, в чем его долг.
Снова во Трунир. Не склонный к умствованиям и не знающий сомнений.
Вы носите имя во Чаумелля… да наш ли вы, в конце концов?
Не совсем ваш, и никогда им не был…
Великий Гимн Аону загремел в ночи. Ренилл очнулся, словно пришпоренный этим звуком, и зашагал вперед. Никто не задерживал его. Он не знал ни куда идет, ни сколько прошло времени. Каменные змеи Врат Питона и узкие переулки Старого Города мелькали словно затянутые дымкой. Потом Ренилл вынырнул из тесноты и обнаружил себя стоящим на площади Йайа, в Сердце города, и перед ним возвышалась Крепость Богов.
13
Ворота, как всегда, стояли распахнутыми настежь. Ренилл пересек площадь и, пройдя под знаком уштры, обнаружил, что двор храма полон народа. Невиданные толпы верных собрались у подножия огромной статуи Аона-отца. Багровый свет храмовых светильников омывал сотни скорчившихся на четвереньках в позе высшего почтения фигур, а воздух гудел от песнопений.
В прошлый раз, несколько недель назад, Ренилл полз к подножию кумира на четвереньках, то и дело прижимаясь губами к каменной мостовой. Но в такой густой толпе не было нужды изображать набожность. Площадь у ног мраморного Отца словно ковром была выложена телами. Ренилл мог без труда затеряться в круговерти людей, пытающихся найти себе место для молитвы. Ренилл влился в толпу, держась поближе к стене и незаметно направляясь к юго-западному углу двора, откуда вонь разлагающихся отбросов отгоняла верующих. Там располагалась запомнившаяся ему дверца, через которую он бежал, преследуемый вивури. Конечно, теперь она заперта, и наверняка охраняется кем-то из Сынов.
