Татьяна Любушкина - В лабиринте миров
Мы оба пыхтели, ведя молчаливую борьбу. Я толкала Николая ногами, не сильно, но достаточно ощутимо, мне всё не верилось, что этот верзила всерьёз хочет причинить мне вред. Николай, тоже действовал вполсилы, казалось, его забавляла моя беспомощность. В это время в доме не слышалось ни звона посуды с кухни, ни шарканья ног наверху, ни голосов с улицы. Дом замер.
Мне стало больно. Николай заломил мои руки за спину и принялся выкручивать, похохатывая и скаля неровные желтоватые зубы. Да он спятил что ли?!
— Пусти! Сказано — пусти!!!
На третьем этаже загромыхало, и пронзительный голос разрезал мрачную тишину дома.
— Кресло! Мама, кресло!
Кричала толстуха. Та самая с выпученными глазами. Она верещала так громко, что Николай замер, беспокойно глядя в потолок.
Из-под стола Август делала мне тайные знаки, а я стояла растрёпанная, раскрасневшаяся и злая, совершенно не понимая, что мне делать с рехнувшимся отпрыском Якова Петровича.
— Не отпустишь меня — пожалуюсь твоему отцу! — крикнула я Николаю в лицо.
Тот только скривил губы и неожиданно ударил меня ногой. Злобно и сильно. Я вскрикнула. Скрежет и шум наверху усилился, и послышалось движение: тяжёлый и неповоротливый лязг инвалидной коляски.
Руки мои по-прежнему были скручены за спиной, и я боднула Николая головой в грудь — он только злорадно рассмеялся.
— Пусти!
Николай прижал меня к столу, его мутные глаза потемнели.
— Я не держу тебя! Ты меня держишь…
Я юлой выкручивалась из его потных ладоней, но у меня мало что получалось.
— Я не держу тебя, с чего ты взял?!
— Нет?! — улыбка Николая походила на оскал Дракулы. — Не держишь?
— Нет!!!
Лязг инвалидной коляски остановился у дверей кабинета и в дверь заколотили тяжело и бесцеремонно.
— Эй! Откройте! Эй…
Николай снова ударил меня ногой так, что у меня перехватило дыхание.
— Не держишь?
Он повторял эту фразу с маниакальным упорством, а я с таким же ожесточением вырывалась из его рук.
— Не держишь? Скажи!
— Нет! Отпусти!
Толстуха барабанила в дверь. В коридоре послышался топот, крики… кажется, началось.
— Не разговаривай с ним, слышишь?! Не разговаривай! Эй! Как тебя там?!..
Это за дверью голосила толстуха. То, что все отпрыски Якова Петровича были идиотами, стало совершенно очевидно. Я испугалась, что толстуха вместе со своей мамой придут на помощь брату и тогда мне несдобровать.
— Да отпусти ты!
За дверью на разные лады взвыли несколько голосов и слова «пожар» и «горим», были основными в этом паническом хоре.
— Ты сгоришь! — мстительно выкрикнула я Николаю в лицо. — Ты сгоришь, придурок, отпусти меня!
— Скажи, что не держишь меня!
— Нет, не держу! Беги отсюда!
Руки Николая разжались. Его бледное лицо исказила судорога, и он захрипел, дёргая кадыком. Кажется, у него наступил припадок. Дверь распахнулась и вместе с языками пламени в кабинет ворвалась толстуха. Подол её длинной юбки занялся огнём, но, не обращая на это никакого внимания, она пыталась встать с кресла и накинуться на меня с кулаками.
— Что ты наделала! Что же ты наделала!!!
С ума все сошли.
Я знала, что толстуха неминуемо сгорит, но инстинкт заставил меня схватить кресло и попытаться выбраться вместе с ним наружу. Как и следовало ожидать, мой благородный порыв не удался. Огонь охватил всё, и оставалось только наблюдать, как рушится этот безумный дом, погребая под слоем пепла своих несчастных жителей, чтобы наутро возродиться вновь. Я не пыталась больше бежать. Дым ел глаза, огонь жаром охватывал тело, и в глазах привычно темнело, но когда сознание уже покидало меня, я успела заметить, что в комнате, охваченной пламенем, мы остались втроём: толстуха, я и Август. Николая в комнате не было.
* * *Ветерок шевелил скромные ситцевые занавески на открытом окне. Воздух, осенний и бодрящий наполнял лёгкие упоительной свежестью, прогоняя всякое воспоминание о тяжёлом запахе дыма.
— Будет тебе, Михалыч, спину гнуть, сейчас не царское время.
Голос раздался снаружи, и я со стоном прикрыла глаза. Проклятый дом!
— Не убудет с нас, Яков Петрович, а с порядком-то оно надёжнее.
— Что, Николай? Дома?
Ответом было молчание. Я с удивлением приоткрыла один глаз: что пластинку заело?
— Нет его, Яков Петрович. Как давеча ушёл, не сказавши ни слова, так и пропал.
Я вскочила и подбежала к окну.
Передо мной был двор генерала Зотова. Сосны. Узкая улочка под названием «Мясницкая» лениво огибает запорошенную осенней листвой площадь. Всё, как обычно, но в тоже время что-то неуловимо изменилось.
За моей спиной послышалось шевеление и металлический лязг. Я обернулась.
— Очнулась?
В углу сидела толстуха в своём кресле, у стола её мать с мотком пряжи и незаконченным вязанием. Я не поняла, кто из них обратился ко мне, и потому мотнула головой неопределённо. Да. Я очнулась.
— Скажи спасибо моей дочери, — высокомерно произнесла старуха. — Это она распорядилась внести тебя в дом. Я бы никогда не позволила такого!
— Спасибо, — пробормотала я. — Простите, как вас зовут?
— Лидия Павловна, — старуха царственно склонила голову. — Я жена генерала Зотова. А это моя дочь Валентина.
— Очприятно. Меня Женя зовут.
При звуках моего имени Валентина тяжело вздохнула.
— Мама, оставь нас, нам надо поговорить.
Лидия Павловна негодующе взглянула на дочь.
— Да полно тебе, Валентина, о чём ты собираешься толковать с этой… с этим… отбросом человеческого общества?! Она валялась на улице!
— Ничего, — кротко отвечала Валентина. — Ступай мама.
Лидия Павловна собрала своё вязание и удалилась, бросив на меня уничтожающий взгляд.
Валентина, казалось, и не собиралась со мной разговаривать. Она безучастно смотрела в окно, покачивая гладко причёсанной головой словно маятник.
Я немного поразмышляла на тему «Почему меня так часто принимают за отброс общества?» Ответа не нашла и решила обратиться к Валентине.
— Извините, — я откашлялась. — Вы хотели поговорить…
Толстуха неопределённо пожала плечами:
— Николай ушёл.
Я не знала, как реагировать на это заявление и на всякий случай отступила к дверям. Обитатели этого дома отличались крайней несдержанностью, и я не знала, что от них ожидать.
— Да?! — я изобразила сочувствие. — Э-э-э… что ж, может он вернётся?
Валентина тяжело вздохнула и подкатила своё кресло к окну, хватая широкие колёса крепкими ладонями.
— До пожара осталось шесть часов. Ты разорвала временное пространство и позволила Николаю уйти. Теперь время пойдёт своим чередом, и сегодня вечером мы все сгорим, чтобы никогда больше не возродиться. Ты не должна была здесь появиться. Как ты оказалась в этом доме?
