Анна Китаева - Перстень без камня
Когда ветер улегся, оказалось, что снимать платки нельзя. Каждый шаг поднимал в воздух хлопья пепла. Невозможно было дышать. Монахи покрылись серым налетом с ног до головы. Казалось, все они в одночасье поседели. Попытки отрицать грязь ни к чему не привели — она не угрожала их жизни.
Путь ко дворцу лежал через засыпанное пеплом плато. Солнце сквозь дымку печально взирало на оскверненный пейзаж. Впереди высился вулкан. Столб пепла над ним выглядел угрожающе. В свинцовой туче изредка просверкивали молнии. Глубоко в утробе горы раздавалось урчание, и муторная дрожь расходилась по всему острову.
Разумеется, пустоверы устали. Жарко было, как на сковородке. Слезились глаза, першило в горле, несмотря на повязки. Потный и грязный Руде Хунд обнаружил, что по мере приближения к цели он становится все злее. Весь поход к королевскому дворцу оказался ошибкой, но он не желал этого признавать. Лучше б они спустились из городишки в гавань и вышли в море на судне без капитана. Уж как-нибудь справились бы. Но Хунду хотелось взять за шиворот именно брата Фубо, самодовольного северянина, и заставить его слушаться приказаний — так что ведомые им монахи полезли вверх.
Теперь Хунду хотелось взять за шиворот короля.
В самом деле, кто виноват в том, что они бредут по колено в сером пепле, когда могли бы плыть на «Гордости Севера» и дышать свежим ветром? Конечно, король! Более длинные логические цепочки Хунд предпочитал не разматывать. Но настоятель пустоверов — не мелкая сошка, и ему незачем связываться с королем Трех ветров, если тот не подаст повода. Монахи заберут брата Фубо и отправятся восвояси.
Выдыхая сквозь стиснутые зубы, Руде Хунд мечтал, чтобы повод нашелся.
Труднее всего дались последние шаги. Завидев впереди ворота королевского дворца, пустоверы невольно прибавили ход. Группа перемазанных грязью людей перед высокой каменной оградой смотрелась жалко. Настоятель бросил хмурый взгляд на Наарена, и монах понятливо выдвинулся вперед. Он попробовал толкнуть ворота, затем потянуть на себя. Вход был заперт. Гостей не ждали. Наарен громко заколотил по доскам кулаками, выждал минуту и повторил. Никто не спешил их впускать. Хунд сдернул с лица платок и с отвращением бросил на землю.
— Та-ак, — процедил он. — Посторонитесь-ка, братия.
Он сказал только одно веское слово. И выбросил вперед кулак, словно хотел своротить челюсть невидимому противнику. Ворота жалобно затрещали и рухнули. Монахи забубнили, восхваляя несравненное ничтожество своего предводителя.
Руде Хунд первым вошел внутрь. Удивительно, но засыпавший плато пепел не попал в королевский парк. Зеленели истоптанные, но живые газоны. Красовались подстриженные в виде шаров и цилиндров деревья.
Настоятель закрыл глаза и принюхался. Магия была разлита в воздухе, как керосин, — имеющий обоняние не мог не учуять, где горит.
— Туда! — махнул рукой он.
* * *Когда последнего из беглых заключенных вернули в наручники и водворили в камеру, несколько мгновений все молчали. Двое суток на голову одна за другой валились неприятности и беды, не давая опомниться. Трудно было поверить, что настала долгожданная передышка. Неизвестно, надолго ли — но прямо сейчас тюрьме не угрожали ни василиски снаружи, ни заключенные изнутри.
Великолепный Мбо обвел взглядом кучку надзирателей, мазнул глазами по опостылевшим стенам тюремного коридора и остановился на сударе начальнике тюрьмы.
— Прощай, Кари, — сказал он. — Нас заждались на Золотом.
Кристеана дор Зеельмайн сухо кивнула, подтверждая его слова.
Никто из присутствующих не забывал, что двое магов прокляты. Пока еще не обнаружилось, в чем именно состоит проклятие, но вокруг них ощущалось подспудное напряжение. Надзиратели не хотели оказаться поблизости, когда что-то случится с Ун Бхе и дор Зеельмайн. Очень хорошо, что они убираются с Тюремного острова. Скорее бы.
Кааренбейм тоже был рад отделаться от спасителей, особенно от Ун Бхе. Он понимал, конечно, что снова могут возникнуть проблемы, с которыми им не справиться без помощи сильных магов. Но прямо сейчас ему казалось, что нет ничего хуже присутствия этих двоих. Пусть проваливают, а там видно будет.
Начальник тюрьмы выпустил на лицо служебную улыбку, как пса на поводке.
— Примите благодарность… — начал было он, но южанин перебил его:
— Нет.
Кааренбейм опешил настолько, что у него вырвалось растерянное:
— Что?
— Нет, то есть не примем, — отрезал Мбо.
— Но почему? — вякнул начальник тюрьмы.
Тут он очнулся и понял, что его подчиненные уже слышали лишнее, а могут услышать и еще что-нибудь. Поэтому он быстро сказал:
— Хорошо, сударь, я понял вас. До свидания. Позвольте мне надеяться…
— Нет, — снова сказал Мбо.
Кристеана вскинула на него изумленные глаза.
— Что «нет»? — не выдержал Кааренбейм.
— Нет, ты меня не понял, — бесстрастно уточнил южанин. — Прощай, и можешь не надеяться. Потому что ты мне неприятен.
— Да что вы такое говорите! — плачущим тоном воскликнул Кааренбейм.
Мбо пожал плечами.
— Правду.
Тюремщики забормотали. Крис тихо ахнула.
— Проклятие!
— Что? — обернулся к ней Мбо.
У Кристеаны дрожали губы, но голос северянки прозвучал твердо:
— Почему ты говоришь ему правду, Мбо Ун Бхе?
— Потому что я не могу солгать, — ответил южанин.
Внезапное понимание озарило его лицо. Он прислушался к чему-то внутри себя, кивнул, соглашаясь со своими мыслями, и вдруг заорал:
— А ну пошли вон отсюда! Все!
Надзиратели, топоча, кинулись прочь по коридору. У начальника тюрьмы хватило чувства самосохранения бежать первым и не оборачиваться.
— Пусти, мне больно, — тихо сказала Кристеана.
Мбо Ун Бхе непонимающе взглянул на нее, затем понял и разжал пальцы.
— Прости, любовь моя, — шепнул он. — Я не хотел.
— Верю, — грустно усмехнулась северянка. — То есть, знаю.
В коридоре было душно. Толстая муха со знанием дела размеренно билась об стекло.
— Наши карьеры закончились, — медленно сказал Мбо. — Дипломат, который не может солгать, это кто угодно, но не дипломат. Нам обоим придется подать в отставку, сударыня военный советник Севера.
— На континентах нам нет места, — продолжила Крис. — Мы окажемся беззащитны перед любым, кто пожелает задать вопрос. Говорить правду при дворе — смертельно опасно. Можно забиться в глушь, не выезжать из поместья, обвешаться амулетами… и все равно неизбежно придется уйти от дел, потерять власть. Мы лишились не только службы. Гетцельшойзе! Вся наша жизнь рухнула.
