Саймон Браун - Государь
– Ничего подобного я не недооцениваю, – сказал Олио.
Впереди них раздался тяжелый топот. На сей раз посторонилась даже свита царственной особы, когда мимо них промаршировала идущая в порт рота пехоты. Кроме оружия, солдаты несли и вещмешки.
– Отправляются в Чандру, – пояснил Олио Эдейтору. – Собирается Великая Армия.
Эдейтор подавил дрожь. Ему невольно подумалось, что великие армии навлекали на себя великие катастрофы. Его внезапно захлестнула волна неистовой и жгучей любви к Кендре, к этому великому городу, в котором он прожил всю свою жизнь – и все же боялся за него. Все полагали, что Линан никогда не доберется сюда, что Кендра защищена армиями, Розетемами и Ключами Силы. Ему хотелось крикнуть им, что и у Линана есть армия, что он Розетем и обладает двумя из четырех Ключей Силы. Он хотел снова вернуться в порт и еще раз увидеть отраженное в воде солнце, трепещущие на ветру вымпелы кораблей и кружащих в восходящих потоках морских птиц. Эдейтор понимал, что может сделать это и в иные дни, но никак не мог отделаться от чувства, что настанет день – и скорее раньше, чем позже – когда все это можно будет увидеть в последний раз.
Он задрожал от мысли, что Кендра может быть смертной.
Это была встреча, которой не жаждал ни тот, ни другой, но которая происходила уже в третий раз и произойдет по меньшей мере еще один. Оркид и Деджанус встретились в кабинете коннетабля, сидели по разные стороны стола и передавали друг другу документы.
– Это приказ о реквизиции мяса, – сказал Оркид. – Комитет на своем последнем заседании одобрил его стоимость.
Деджанус пробежался взглядом по документу, подписал его и передал обратно.
– А это приказ о реквизиции угля.
– Для чего мне уголь? – не понял Деджанус.
– Он нужен вашим кузнецам.
Деджанусу следовало самому сообразить, для чего нужен уголь, и оба собеседника прекрасно это знали.
– А сколько места в трюме займет это добро? – агрессивно спросил он, пытаясь прикрыть смущение гневом.
Оркид, не меняя выражения лица, сверился с черной книжечкой, которая, казалось, всегда была в его в левой руке.
– Один корабль. Мы отрядили «Радервей», одномачтовый шлюп, принадлежащий купцу Огдаю Тайку из Луризии, с задачей отвезти уголь и привезти обратно больных и раненых…
– Мне незачем знать, как называется этот проклятый корабль! – закричал Деджанус.
Он подписал приказ о реквизиции угля и бросил его обратно Оркиду.
– Ты спросил…
– Сколько еще проклятых бумажек я должен подписать?
– Несколько.
Деджанус накренился над столом.
– А зачем тебе вообще нужна моя подпись на них? – прошипел он. – В конце концов, я же не состою в вашем проклятом комитете.
– Конечно же, потому, что ты командующий армией, – ответил Оркид. И, тяжело вздохнув, положил ладони на бумаги. – Мы уже говорили об этом. Ты всегда хотел именно этого, Деджанус, и теперь ты этого добился. Всего почета и славы, которые дает пребывание во главе самой большой армии, когда-либо создававшейся в Гренде-Лир. Однако вместе с почетом и славой достаются все эти мелочи и скука. Именно их ты сейчас и получаешь.
Деджанус откинулся на спинку кресла и презрительно улыбнулся.
– Тебе доставляет огромное удовольствие выводить меня из себя, не так ли?
Оркид вернулся к бумагам. Выбрав одну, он протянул ее Деджанусу.
– Список достойных повышения офицеров из местных полков и одного-двух из Стории.
– Не притворяйся, будто не расслышал меня, аманская пиявка. Оркид протянул второй документ.
– И противоположный ему, список арестованных за происшествие в доках три дня назад, из-за которого пострадали двое рабочих и за которое пришлось заплатить из бюджета армии… – он повернул документ, чтобы прочесть написанную внизу цифру, – весьма существенную сумму.
Их взгляды на мгновение встретились. Оркид глядел равнодушно, даже глазом не моргнул. Деджанус взял документы, поставил свою подпись и отдал их.
– Не могу дождаться, когда наконец уберусь из этого города, – промолвил Деджанус голосом, в котором так и сквозила жалость к себе. – Почему я торчу здесь, когда моя армия уже собирается в южной Чандре?
– Большая часть армии в Чандру еще не прибыла, а сейчас в Кендре есть многое, требующее твоего внимания.
Деджанус встал, ножки его кресла заскрежетали по каменному полу.
– Ничего здесь не требует моего внимания! Нужна лишь моя подпись. Если бы требовалось мое внимание, я бы по-прежнему состоял в комитете.
– Если б ты по-прежнему состоял в комитете, – ровным тоном ответил Оркид, – то все королевство восстало бы сейчас против королевы и ты командовал бы разве что похоронным нарядом.
Канцлер заворожено наблюдал за тем, как лицо Деджануса сделалось белым, как снег, а брови ощетинились, словно кусты-проволочники.
– Мне следовало бы убить тебя за это, – обычный рев Деджануса упал до придушенного шепота.
– Ты всегда исходишь из того, что я против тебя, что когда я говорю тебе что-то, то пытаюсь оскорбить тебя. Ввиду нашего общего… прошлого… тебе следовало бы знать, что я не могу себе этого позволить. Мне совершенно невдомек, почему ты упорно считаешь, будто я готов горло себе перерезать, лишь бы помешать твоей карьере.
– Ты не хотел видеть меня командующим армией. Не хотел даже, чтоб я был коннетаблем.
– Да и нет. Я не хотел, чтобы ты командовал армией, так как эта задача, на мой взгляд, тебе не по плечу. Но хотел добиться для тебя должности коннетабля после того, как взойдет на трон Арива, так как считал, что эта задача тебе по плечу.
Деджанус моргнул, озадаченый откровенностью канцлера. Она не сильно уменьшила его гнев, но он оказался лишенным всяких оснований для этого гнева, помимо негодования из-за мнения Оркида насчет его способности командовать Великой Армией и из-за внезапной пугающей мысли, что Оркид, возможно, прав.
«Я не испугаюсь вновь! – неистово твердил он себе. – Я не испугаюсь вновь!»
– Я оставлю эти бумаги здесь, хорошо? – спросил Оркид, похлопав по стопке. – Можешь изучить их на досуге и вернуть мне, когда подпишешь.
– Ты же знаешь, что я не стану их читать.
– Да, знаю. Но ради королевства, Деджанус, по крайней мере, сделай вид, будто ты умеешь командовать. Так я смогу делать вид вместе с тобой.
Прежде чем Деджанус сумел придумать ответ, Оркид уже исчез.
Арива обнаружила, что одиночество тяжелее всего ночью, и теперь, когда погода становилась холоднее, оно парило над ней, словно призрак. Она обложилась подушками и стегаными одеялами, и все же постель ощущалась такой пустой, как если бы Арива была листочком в неохватном море. В иные ночи проходил не один час, пока ей удавалось заснуть, а просыпалась она, едва светало – и удивлялась, как вообще уснула. Днем она отгораживалась от одиночества просто усердной работой, но когда оставалась одна, когда слишком уставала для чтения записок Харнана, или докладов Оркида, или королевской корреспонденции, оно снова поднималось и окружало ее. В каком-то смысле одиночество это было даже хуже страшного горя, которое она пережила после смерти Сендаруса и ребенка; горе потонуло под валом грандиозных катастроф, обрушившихся на ее королевство, и выплывая вместе. с ним, Арива нашла силу, которую не ожидала.
