Gedzerath - Стальные крылья
Цепляясь судорожно сведенными ногами за что-то жесткое и неимоверно холодное, я кашлял, со стоном извергая из легких обжигающе холодную воду. Мое тело вновь онемело, а мокрые копыта, вместе с косами, намертво примерзли к кромке льда, не давая вновь погрузиться в холодную пучину. Вздернутый на этом подобии дыбы, я мог лишь смотреть вверх, на звездное небо, с которого какие-то кружащиеся точки споро убирали последние, все еще извергающие из себя клубы снега, тучи. Ветер утих, и казалось, стоило лишь покричать… Но обмороженные губы отказывались шевелиться, и я мог лишь тихо хрипеть, прижимаясь мгновенно примерзшей щекой к сковавшему меня льду. Холод вновь ушел, оставляя после себя лишь хаотичные, неконтролируемые подергивания ног и шеи. Мне оставалось лишь ждать, и терпеливо надеяться на практически неосуществимое чудо.
«Наверное, я все же был когда-то неплохим человеком» – успел устало подумать я, когда на мою морду, внезапно, упала тень. Я не успел еще толком открыть непослушные глаза со смерзшимися ресницами, как меня уже рвануло в воздух, с треском обрывая примерзшую к краю полыньи шерстку. Кажется, кто-то вскрикнул, когда мое ледяное тело, вряд ли отличимое в тот момент от средней упитанности сугробика, оказалось заброшенным на чью-то слабо различимую в неверном свете спину, тотчас же принявшуюся быстро работать небольшими, и такими гармоничными крыльями. Мои конечности, вместе с головой, бессильно свешивались по бокам пегасьего крупа, и я мог видеть лишь удаляющуюся бездну ущелья с заледеневшим озером на ее дне, в поверхности которого была пробита огромная, уродливая дыра, все еще исходившая остатками пара, вырывавшегося с ее дна. Интересно, сколько же я проболтался в этом ледяном аду?
– «Паы… Паыаффоссс…».
– «Молчи!» – крикнул мне в ухо чей-то голос. Кажется, я его уже где-то слышал, но где… – «Молчи, прошу тебя! Береги силы! Продержись еще немного – мы уже подлетаем!».
Действительно, пегас, тащивший мою оледеневшую тушку, снижаясь, сделал круг, и в поле моего зрения попало что-то длинное и черное, вскоре превратившееся в состав нашего поезда, дружелюбно освещавший своими окошками искрившийся снег. Мои спасители едва успели приземлиться, как из вагонов высыпала толпа пони, мгновенно окружившая севших прямо на полотно дороги пегасов, и окончательно очухался я лишь в купе, впрочем, тоже забитом под завязку любознательными помощниками. Закутанный по самые глаза в пяток одеял, я мог лишь трястись и тихо хрипеть перехваченным от долгого купания горлом, пока седой единорог, хмурясь, держал в копытах мою голову, водя над ней неярко светившимся рогом.
– «Ну что, доктор? Как она?!» – тяжело дыша, в купе ввалился Графит, сверкая свеженаложенной, хотя уже успевшей где-то помяться повязкой на голове – «Что с ней?».
– «Эмммм… Это сложно объяснить, но… Я не могу диагностировать вообще ничего».
– «Как это? Ведь мы вытащили ее из проруби с ледяной водой, в которой она дискорд знает сколько проболталась!».
– «Понимаю, но повторюсь – я просто не могу помочь ей прямо сейчас. Моя магия почему-то не действует, или даже наоборот – она просто отражается назад, в меня самого» – озадаченно пробормотал единорог, морщась и потирая виски – «Кажется, я всерьез переутомился, со всеми этими треволнениями…».
– «А-а-а-лллк-к-к-о-о-о…».
– «Что? Говори, говори, Скраппи! Скажи, что у тебя все в порядке!» – коршуном кинулся ко мне черный пегас и, взлетев на диванчик, схватил меня за плечи, всматриваясь в мою мордочку. Похоже, его трясло не меньше, чем меня и я надеялся, что это было лишь отражение его переживаний, а не нечто большее. Но в данный момент, я чувствовал, что мое тело начинает колотить уже всерьез. Меня поместили в тепло, что категорически недопустимо после перенесенного переохлаждения, когда пациента необходимо согревать «изнутри», а ни в коем случае не снаружи, и если я не попытаюсь хоть как-нибудь уравнять скорость разогревания тела, то вскоре, к этому самому телу, придет в гости некрупный пушной зверек.
– «А-а-лкк-о-о-ггголь!» – наконец полувыдохнул-полупрохрипел я, цепляясь судорожно сжатой ногой в копыто Графита – «С-ссидр. В-вин-но!».
– «Сидр? Зачем тебе…» – начал было пегас, но затем хлопнул себя по голове и, болезненно сморщившись, заорал – «Быстрее! Нам нужен сидр или вино! Что-то крепкое! И горячий чай!».
Недостатка в добровольных помощниках не ощущалось, и уже через минуту, трясясь и не попадая губами на край стакана, я давился каким-то теплым, разведенным чаем напитком, по вкусу напоминавшим газированные помои. Но делать было нечего, и через силу, через рвоту, чьи позывы начали меня сотрясать уже через пару глотков, я начал накачивать себя алкоголем.
Потом… Я плохо помню, что было потом. Виноват ли в этом был алкоголь, который я кое-как сумел впихнуть в свой сжимающийся спазмами рвоты желудок, или же нарастающий отек мозга, вызванный чересчур быстрым выходом из гипотермии – я не знал, и события, о которых я услышал намного позже, проносились мимо меня феерическим калейдоскопом. В какой-то момент, я свалился между подушек, заботливо подоткнутых мне под спину и бока, и мог лишь смотреть на вихрь образов и картин, рожденных моим исстрадавшимся мозгом. Какие-то фигуры неизвестных мне пони появлялись и исчезали перед моими глазами. Кто-то что-то кричал… Какие-то носилки… Вновь снежная круговерть, освещаемая желтыми, нестерпимо яркими фонарями, освещавшими большую толпу, сгрудившуюся на длинной деревянной платформе… Тихий полет над сотнями огней. В какой-то момент, я сдался, и, перестав пытаться осознать происходящее, просто отдался на волю тотчас же затопивших мой разум видений.
«Маааалииииинкаааааа!» – весело пела Дэрпи, заглядывая в окно поезда и кидаясь в меня слепленными из снега носочками, метко попадавшими мне в глаза и рассыпавшимися тысячами снежинок. С противоположного дивана, на меня мрачно таращился окровавленный, едва ли не разорванный пополам какой-то страшной силой Медоу, держа в копытах свое нехилых таких размеров достоинство, которое он периодически направлял в мою сторону в странном, обвиняющим жесте. Пустая бутылка сидра, почему-то с этикеткой «Абрау Дюрсо», громко и немелодично звенела, катаясь между стальными поручнями диванов и каждый раз, стукаясь о них, извергала из себя густой, почти шаляпинский[63] бас, произносивший – «ЛЕТАЙТЕ САМОЛЕТАМИ АЭРОФЛОТА!». Потолок, на который я уже боялся посмотреть, покрылся сотней ламп, напоминающих остроконечные солнца с вытянутыми во все стороны серповидными лучами, из которых, словно из зеркальных дискотечных шаров, прыгали яркие солнечные зайчики. Их становилось все больше и больше, пока, наконец, весь мир вокруг меня не превратился в яркую, ослепительную вспышку света.
