Gedzerath - Стальные крылья
«Это жар, или я просто теряю силы?»
Воздух тяжело вздохнул за моей спиной, пробуждаясь от холодного, равнодушного бега в ледяной темноте, и вскоре я почувствовал, как меня вновь, как раньше, начало подбрасывать в горячих завихрениях несущейся за мной силы.
«Только бы не упасть… Только бы не… ДАВАЙ! НУ ЖЕ!»
Мелькавший подо мной горный склон внезапно оборвался, и я увидел стремительно приближающийся бок бешено пыхтящего паровоза, в который я едва не влепился, подброшенный очередным порывом ледяного ветра. Лишь резко, заполошно взмахнув подворачивающимися от усталости крыльями, я смог избежать встречи с боком стального чудовища – и одновременно, сбросить со своих плеч раскаленную, давящую тяжесть бурлящего за спиной воздуха.
Хлопнуло так, что на мгновение я полностью потерял слух, и лишь через несколько секунд отвратительный писк в моих ушах сменился тяжелым, басовитым ревом, с которым освобожденный от моей хватки воздух расправлял свои могучие плечи. На моих глазах снежная круговерть, взрезанная по ходу моего движения могучим потоком устремившегося за мной воздуха, вспухла, словно свернувшееся в рассоле молоко, широко разбрасывая в стороны протуберанцы раскаленного пара. Кипящая волна, как мне казалось, существовавшая лишь в моем воображении, быстро становилась явью, грохочущей лавиной несясь по склону горы, пожирая на своем ходу деревья, кусты и даже покрывавший камень снег. Камень горного карниза брызнул сотней осколков, когда бушуя и ревя, волна столкнулась с ним и, присев, словно хищник перед прыжком, со всей своей страшной силой обрушилась на лежащие перед ней рельсы.
Издалека, это казалось не слишком страшным зрелищем. Просто какой-то белый, перевитый багрянцем, бушующий водопад, невесть как оказавшийся на склоне горы, взял – и смыл попавшиеся на его пути стальные нитки рельс. Относивший меня все дальше ветер забивал мне уши пронзительным свистом и хлопьями колючего снега, но я прекрасно представлял себе, как с оглушительными хлопками, перекрывающими звуки бушующей стихии, вылетают заклепки и болты из сминаемых под тяжестью удара конструкций виадука. Как с громким звоном, напоминающим звук порванной струны, разлетаются рельсы. И как тихо, но от этого не менее страшно, падает в пропасть летевший по ним паровоз. Выдохнув, я стал ворочать одеревеневшими на холодном ветру крыльями, чтобы повернуть в сторону разнесенного мной железнодорожного пути и лично убедиться в «смерти» столь пугавшей меня стальной махины. Мне казалось, я слышу скрип и треск, с которым непослушные простыни за моей спиной взмахнули раз, затем второй, затем… Затем, они просто остановились, и я почувствовал, просто падаю. Падаю отвесно вниз, куда-то в темноту ледяной пропасти, куда продолжали рушиться обломки моста, с испуганным криком, неслышным за свистом и воем взбесившегося ветра.
«Как… Глупо».
Падение было долгим. Мне казалось, что прошла целая вечность в липкой, холодной тьме. Я чувствовал, как порывы ветра крутят и переворачивают меня, словно одну из своих снежинок, непонятно каким образом попытавшуюся ускользнуть из их жесткой, стылой хватки. Потерявшие чувствительность крылья больно хлестали меня по морде смерзшимися, негнущимися перьями, заставляя меня прикрываться передними ногами от их внезапных ударов. Но все когда-нибудь приходит к своему логическому концу, и мой кувыркающийся полет в ледяной ад наконец привел меня к концу этой недолгой дороги вниз. Лучи ночного светила наконец соизволили пробиться сквозь редеющие тучи, и осветить дно дружелюбно распахнувшейся передо мной ледяной могилы и что-то черное, посверкивающее яркими бликами, копошившееся на ее дне, словно черная, блестящая лужа. Очередной порыв ветра мягко перевернул меня на спину, попутно заткнув мой кривящийся в крике ужаса рот пригоршней холодного снега – и несильно, но настойчиво толкнул, ускоряя, мое тельце к месту его последнего пристанища.
Я пропустил момент самого удара – кажется, сознание милосердно покинуло меня на мгновение, не давая сойти с ума от ужаса долгого падения. Открыв глаза, я почувствовал, как мое тело практически раздирает на части от лютой, бешеной боли, с которой в мою кожу впивалась… ледяная вода. Булькнув набравшейся в рот и нос жидкостью, от чего мой язык мгновенно онемел, я хаотично и беспорядочно забился в чернильной темноте, освещаемой лишь зыбким молочным светом луны, издевательски проглядывающей сквозь удаляющуюся поверхность. Мне казалось, что я еще двигаю ногами, еще молочу вокруг себя, стремясь выбраться на поверхность – но давление, заложившее уши, подсказывало мне, что я погружаюсь все глубже и глубже.
Вскоре, я сдался. Боль и холод ушли, вместо них на меня наваливалось чувство покоя и какой-то отрешенности, полного нежелания продолжать борьбу.
«Ну, вот и все. И совсем не страшно…».
***
Темнота. Вновь темнота, сквозь пелену которой пробиваются какие-то звуки. Диссонансные, беспокоящие, они резали мой мозг не хуже ножей. Но если я слышу, то почему ничего не вижу? Ведь я же…
«Эй! Кто-нибудь!»
– «Да, кажется, это работает, Ваше Высочество. Судороги купированы, пациентка пропотела. Теперь нужно лишь поддерживать субфебрильную температуру и внимательно следить за ее самочувствием».
«Меня кто-нибудь слышит? ЭЙ!»
– «Думаю, у Нас есть для этого подходящая кандидатура. Скрич, распорядитесь».
– «Похоже, ей очень повезло, что вы решили почтить нас своим присутствием, Принцесса. Откровенно говоря, я был в таком недоумении, почему мои лечащие заклинания не оказали на эту пациентку никакого эффекта, что даже и не подумал о других, альтернативных методах лечения. Кончено, это все нетрадиционная медицина, но посмотри ж ты…».
«Да что тут, нахер, происходит?!».
– «Погодите-ка… Кажется, она приходит в себя. Думаю, нам стоит…».
– «МЫ так не думаем, почтеннейший Крак. Ей нужно восстановить свои силы, пока не закончились заемные, поэтому – постарайтесь дать ей максимальный покой. В остальном, Мы полностью полагаемся на вас, доктор».
– «Безусловно, Ваше Высочество. Мисс Тэйлтон, будьте так добры – еще пять кубиков[62], струйно».
«Да чтоб вас всех! Почему я не могу пошевелиться?! Что, вообще, происхо-о-о-о…».
***
Кажется, у кого-то были другие планы на мою судьбу. Последнее, что я смог внятно вспомнить о произошедшем – это какое-то движение, а затем – тепло, охватывающее меня и тянущее вверх, к молочному свету, исходящему с волнующейся поверхности. И еще раз. И еще. Это было похоже на роды – с каждой потугой, меня бросало все ближе и ближе к поверхности, пока, наконец, мое тело не пробило пленку воды, зайдясь в диком, исступленном крике. Бурлившая вокруг меня вода швыряла новорожденное, исторгнутое из себя тельце вперед и назад, обдавая то жаром кипятка, то лютым, непереносимым холодом ледяной проруби, пока, наконец, не решилась выбросить прочь – на кромку пробитого, сколотого чем-то льда.
