Черное озеро (СИ) - Разумовская К.

Когда рассказ Ландау подошел к концу моя кожа покрылась мурашками.

Не от жути, а от холода, вцепившегося в мой зад, словно царская гончая. Ну почему нельзя рассказывать древние поверия в трех словах?

– Позитивно. – ядовито подмечает Инесса. Видать, тоже промочила штаны. – Ну, – она оборачивается на Амура. – где твоя лопата? Мы на древнее зло идём охотиться, а ты без меча. Хотя, тут одна сплошная сливная канава.

Амур усмехается, достав из кармана компас. Встаю, отряхиваю траву и мох, налипшие на штаны.

– Может и нет у нас армии, власти и денег, – Стивер и Инесса поднимают на меня глаза. Удивленные, не меньше, чем я сам. – но, лично у меня, все ещё есть Смертники. Это здорово. Я бы добровольно отказался от почета и золота в вашу пользу, потому что Смертники – это моя единственная семья.

И, словно в подтверждение моим словам, со стороны терема завыли собаки.

Глава 10. Ведьма Солёного Озера. Амур.

Чем ближе к терему – тем больше трясется мальчишка Ландау. Мелкие ветки хрустят под подошвами ботинок, когда на небольшую поляну перед обветшалым домом, выскакивает пара белоснежных гончих. Псы скалят длинные тонкие морды. Вьющаяся шерсть на загривках вздыбилась. Стивер прижимается к Нахимову и хватает меня за руку. Оглядываюсь и не нахожу Инессу позади.

– Вы ж мои зайки! – ласково тянет Инесса, иду псам навстречу. В горле комом встаёт желчь.

Помню, как скармливал человеческие останки на царской псарне. Как пытал, натравливая гончих на неугодных Волгану. Как предатели короны кричали и плакали, когда псы рвали на куски их детей и горячо любимых жен.

Собаки кружат вокруг Инессы, обнажая длинные белые клыки.

– Ожидание и…? – вкрадчиво шепчет Катунь, расстегивая верхние пуговицы рубахи.

– Скорбь. – дрожа всем телом тихо отвечает Стивер.

– Какая удача! Байки и легенды пока находят подтверждение. Жаль, если псы сожрут Инессу.

Стивер толкает Катуня в бок, Нахимов ойкает. Гончие недоверчиво поджимают уши, пока Инесса, улыбаясь так, словно решила посоревноваться с ними в количестве зубов, продолжает своё идиотское наступление. Псы рычат, но уже не так уверенно.

– Она сумасшедшая. – в ужасе шепчет Ландау. Делаю осторожный шаг вперёд. Воспоминания накатывают с новой силой.

Медведь, ревущий, склоняется над моим телом и бьет наотмашь. По моему лицу. Кожа лопается под его когтями. Горячая кровь, моя, бес побери, кровь, попадает в левый глаз, и я перестаю им видеть. Медведь дышит мне в лицо. Большая окровавленная морда совсем близко. От него пахнет мокрой шерстью и медью. Пальцы немеют, словно от холода. Боль. Всюду. Я исчезаю, остаётся лишь одноглазое чудовище и птицы, поющие на верхушках сосен. Кто это чудовище? Зверь или я сам?

– Она не сумасшедшая. Она просто хочет умереть. – едва слышно говорит Катунь, пряча руку под кафтаном. Ищет штуцер.

Второй шаг сделать труднее. Кожа на шее и груди горит огнем, словно её сдирают заживо. Но я шагаю дальше, выпутываясь из хватки Стивера. Иду, когда дыхание спирает, а сердце колотится так сильно, что я чувствую его в каждом вершке своего проклятого тела.

Крики. Женские, детские, вопли предателей и мой собственный, немой, когда я молю Смерть забрать меня.

Шагаю, давясь слюной и спотыкаясь о траву. Где-то позади Нахимов перезаряжает штуцер. Инесса не сводит глаз с собак, кружащих подле неё, готовых в любой момент вгрызться в шею, повязанную платком, что я ей подарил.

– О, а вы, вероятно, Ведьма?

Иду, отмахиваясь от изумленного голоса воровки. Гляжу лишь на её миниатюрный силуэт впереди, цепляясь за него, как за веревку. А голоса и картинки из прошлого всё всплывают.

Какая же мерзкая эта штука – память. Я предпочел забыть. Думал, что не помню. Но всё это живет со мной десятилетиями, ожидая, когда придёт момент. И он настал.

Собаки подбегают к Инессе. Шерсть, белыми всполохами, блестит на ветру.

– Убери оружие. – командует властный женский голос. Страх рассеивается. На пороге терема стоит молодая женщина в красном платье. Седые волосы забраны в замысловатую прическу с золотыми спицами, торчащими среди прядей, напоминающие солнечные лучи. Гончие утыкаются носами в руки сидящей на земле Инессы. Она треплет собак за ушами и целует их в макушки. Ведьма глядит на нас не моргая. Глаза её черные, блестящие, словно из драконьего стекла. Угольные когтистые пальцы указывают на Стивера и Катуня, оставшихся где-то позади. Оборачиваюсь. Нахимов неуверенно прячет штуцер обратно за пазуху. Стивер, бледный, как тень, приветливо машет рукой. Ведьма спускается, замирает на последней обветшалой ступени и прикрывает глаза.

– А я клялась когда-то перед Смертью, что не впущу её гонцов к своим порогам. И я ушла, спасаясь от людей, но вы нашли меня и здесь, не дав одной дожить отпущенное время.

– Настоящая. Ведьма. – чеканит каждое слово Инесса, не скрывая восхищения. Гончие катаются по траве, играя с руками воровки.

– Мы пришли договориться. – неуверенно лебезит Ландау, поравнявшись со мной. Кожа ведьмы белая, фарфоровая и идеальная, словно женщина высечена из камня. – Прошу простить нас, что побеспокоили!

Стивер кланяется. Катунь пинает его под зад и Ландау падает на землю. Награждаю друга недовольным взглядом. Катунь невинно пожимает плечами.

– Ну, я не смог отказать себе в этом удовольствии.

Ведьма поджимает губы, выкрашенные в цвет спекшейся крови, и задерживает взгляд на мне.

– Убийца, отмеченный Смертью, головорез с большим сердцем, запутавшийся мальчишка и чужая.

Собаки прекращают играть с Инессой и подбегают к своей хозяйке. Ведьма запускает когти в их шерсть и ласково гладит гончих по головам. Фарфоровое лицо меняется. Ведьма улыбается, но делает это так, словно уже и позабыла какого это.

– Сияра. Пятый Бес, падший Бог и забытая всеми ведьма.

***

Сияра пропускает нас в единственную комнату, душную и темную. Побелка на печи растрескалась, окно занавешено тонким посеревшем кружевом. Возле него кресло с набросанными подушками и истертыми покрывалами. Кровать в углу нетронута, одеяло покрылось тонким слоем пыли, зато шкаф, забитый маленькими бутылочками и книгами выглядит самым чистым местом на свете. Под потолком множество связок сухих трав, а посреди комнаты – кострище, обложенное закопченным обсидианом по кругу.

Инесса садится в кресло, Катунь по-хозяйски запрыгивает на кровать, а Стивер остается стоять рядом со мной. Сияра обходит стол и бросает с него связку трав в кострище. Огонь вспыхивает светло-голубым.

– И с чем же вы пришли?

Инесса указывает пальцев в кострище и едва не пищит от изумления.

Дешевые трюки. Катерина и Константин устраивали выступления гораздо большего масштаба.

– Нам нужно знать есть ли в Туманной Башне то, что поможет покачнуть власть царя и Совета.

Сияра замирает, глядит, не моргая в огонь и хмурится. Стоя на расстоянии в пару шагов, замечаю, что она походит на Идэр. Тоже с востока.

– В черном озере на дне,

Сидят Бесы в пустоте.

Шепчут о Тумане, башне,

О дожде и том, как страшно,

Змеям с двумя головами,

Что взаперти живут веками.

Когда вкрадчивый голос Сияры затихает, Катунь сокрушенно роняет голову на пыльные подушки.

– Опять стихи…

Стихи, не стихи, но Сияра ответила на мой вопрос. Я и до того бы уверен, что коллекция Кегала Крупского сыграет немаловажную, если не решающую роль, в моих планах. Сейчас же уверенность в положительном исходе нашего путешествия значительно возрастает.

Сияра глядит на Инессу. Та, без должного интереса, играет с гончими.

– Чужая должна пойти.

Воровка поднимает голову. Кудри рассыпаются по плечам. Инесса не говорит ни слова, лишь оборачивается ко мне и ждёт, пока гончие дергают её за рукава кафтана. Сияра обходит кострище и, достав одну из золотых спиц, украшающих волосы, прокалывает свой палец. Кровь такая же, как и у человека – багряная.