Анна Овчинникова - Шут и трубадур
— Спойте этой даме свои лучшие канцоны! — гулко воззвал Лев к Кристиану Рэндери. — Такие, чтобы ее приподняло над полом, тряхнуло и шлепнуло обратно!
— Насколько я успел ее разглядеть, это будет нетрудно, — невнятно отвечал Рэндери, припав к горлу фляжки, которую он вдруг обнаружил у себя за поясом. — Какого дьявола вы меня сюда притащили?
Но Роберт Лев захохотал, как безумный, и многие рыцари подхватили его смех. От хохота затряслись остатки потолка, и тут наверху появился уже знакомый огонек — это возвращалась старуха. Увидев, что в зале светло, она бросила ненужную свечку и заспешила что было сил, таща за руку какое-то спотыкающееся существо.
— Привела, господин! — доложила старуха, присела и отошла в сторону.
Кристиан Рэндери чуть не выронил флягу.
Перед ним стояла девушка — нет, девочка в дорогом, хотя и измятом парчовом платье, с неприбранными светлыми волосами, падающими на глаза. Уронив руки, она смотрела на живописную компанию Роберта Льва, в ее глазах светился черный мерцающий ужас.
Трубадур вдруг решил, что в замке все-таки водятся привидения. У живого человека не может быть такого белого лица с такими темными неподвижными глазами! Ему захотелось обойти девочку, чтобы посмотреть, не торчит ли из ее спины рукоять окровавленного кинжала…
— Приветствую тебя, госпожа! — Роберт Лев отобрал у Рэндери флягу, хлебнул из нее, гулко икнул и слегка поклонился.
Остальные рыцари тоже согнулись в поклоне, но выпрямиться удалось не всем — двое или трое с грохотом рухнули на пол, и один из упавших так и не встал, а на четвереньках пополз к стене и уткнулся в нее головой, рыча и давясь.
Госпожа неслышно шевельнула губами, не отрывая глаз от сатанинской физиономии Роберта Льва, которому была едва по грудь.
— Сейчас этот рыцарь споет вам свои канцоны! — без изящных предисловий объявил Роберт Лев и слегка качнулся. — Это знаменитый трубадур, рыцарь Фата-Морганы… Только что он пропорол брюхо одному субъекту, будто жаркое ножом! — Лев захохотал и подтолкнул к госпоже столь лестно отрекомендованного рыцаря.
Девочка шатнулась назад, когда к ней шагнуло кудлатое чудовище в доспехах, черных от засохшей крови, со сверкающими глазами на багровом лице, и протянуло вперед измазанную кровью руку.
Но Рэндери уже ничего не видел сквозь красный туман, и не слышал ничего, кроме своего голоса, грохочущего под сводами зала.
* * *Трубадур пел о фее Фата-Моргане, о ее призрачном замке среди кучевых облаков, о чудесах ее заоблачных садов, о ее характере, переменчивом, как сами облака…
Он пел о том, как фея покидает свой небесный дворец, чтобы взять за руку странствующего рыцаря и указать ему дорогу среди множества опасностей и чудес, поджидающих его на пути…
Он пел о ее глазах, глубоких, как морская пучина, и загадочных, как священное писание…
Он пел о сотнях пройденных им дорог и о сотнях встреченных в разных краях дам — многие из них были прекрасны, но ни одна из них и отдаленно не была похожа на дивную фею Фата-Моргану!
Он пел о том, что живет на земле, а дама его сердца — на облаках, но это так близко, если мерить путь мечтою любви…
Красный туман опускался все ниже, прижимая Рэндери к каменным плитам пола, но он все пел — пел, если этот хриплый рык еще можно было назвать пением, — пел, сжимая рукоять меча, подавшись вперед и уже не понимая, где он и для кого поет… А потом вдруг распрямился в последний миг, не упал и так же ясно увидел всю залу, как тогда, когда на него был направлен сверкающий меч рыцаря Глории Кетской.
Девочка-привидение по-прежнему стояла напротив него, глядя мимо его плеча и так крепко сжимая кулаки, что на ее тонких руках выступили трепещущие голубые жилки.
Роберт Лев смотрел на свою «донну» бешеными от бессонных ночей глазами и, похоже, спал стоя, сохраняя на лице все то же победоносное выражение. Рыцари с обалделыми лицами сгрудились за спиной графа, оглохнув от непобедимого рыка рыцаря Фата-Морганы; старушенция приседала за спиной девочки, втягивая голову в плечи и зажимая уши ладонями — вот ее пение Кристиана Рэндери, кажется, вовсе доконало и даже слегка расплющило…
А та, которую так хотел «пронять» этим пением граф Эйлинбургский, глядела через весь зал, мимо плеча трубадура, мимо Роберта Льва, мимо всех рыцарей и оруженосцев туда, где в дверном проеме стоял, привалившись боком к косяку, новый шут Роберта Льва — и смотрел на нее таким же неотрывным пристальным взглядом. И Рэндери вдруг увидел, что они очень похожи друг на друга — шут и госпожа — похожи огромными глазами, и наклоном головы, и выражением лиц, какое могло бы быть у детей, разбуженных внезапным кошмаром… Похожи даже взглядами, которые трубадур уже где-то видел, но никак не мог вспомнить, где именно… Этими взглядами они тянутся друг к другу через необъятный сумрачный зал и соприкасаются ими, как руками, в печальном ободряющем пожатии.
Все это Рэндери увидел в один короткий миг — и тут же понял, что он уже спит, потому что ничего этого нет и быть не может! Конечно, он спит — но многолетний опыт странствующего рыцаря говорил, что лучше заснуть в чистом поле, чем в развалинах, где водятся привидения.
Рэндери тряхнул головой и молча бросился к двери, в которой торчал шут.
Роберт Лев тоже, вроде бы, очнулся, рявкнул что-то неразборчивое, от чего копошащийся у стены рыцарь вскочил, как пришпоренный — и опередил Кристиана Рэндери на три шага.
Снова закачались стены галлерей и ступени лестниц, снова ночь распахнула объятия смельчакам, вырвавшимся живыми из замка с привидениями, снова седла приняли их измученные тела, — и кони с визгом вынесли их в пролом стены, оставив позади еще один маленький эпизод из длящегося больше недели сумасшествия.
7
На этот раз все скакали молча — может быть, спали на скаку.
Ночная нечисть тоже присмирела и лишь изредка шевелилась в высокой траве, сквозь которую мчались усталые кони. Да один раз, когда сбоку под луной сверкнула река, все увидели одинокую русалку на заросшем быльем берегу, томно обмахивающуюся листом лопуха. Русалка мгновенно прыгнула в воду — только круги пошли — но никто из рыцарей даже не перекрестился.
* * *Замок графа встретил их глухим молчанием, которое нарушал только храп рыцарей, спящих вповалку по всему двору. Более приглушенный храп доносился из распахнутой двери пиршественного зала, где погасли все факелы и было темно, как в бочке: многодневное веселье пришло наконец-то к концу!
Заспанные молчаливые слуги помогли вновь прибывшим спешиться и повели лошадей на конюшню. Едва очутившись на твердой земле, рыцари брели в темноте, отыскивая местечко поудобнее, на ходу сбрасывали шлемы, расстегивали пряжки перевязей и засыпали там, где валились с ног.
