Роберт Асприн - Одиннадцать сребреников
Тут Мигнариал прервала его, задав один из тех внезапных вопросов, что всегда заставали врасплох их обоих:
— Ганс, а почему как таракан? Почему Шедоуспан, Порождение Тени, — и вдруг как таракан?
— Хм! А кто вылезает по ночам и в темноте чувствует себя лучше, чем на свету?
— Мне.., мне это не нравится.
Ответ Ганса последовал незамедлительно и был столь же искренним:
— Мне тоже.
— А тебе нравилось, что тебя называли Порождением Тени?
— Мне было все равно, — отозвался Ганс, но по его голосу Мигнариал поняла, что равнодушие это было притворным: это прозвище льстило Гансу.
Девушка улыбнулась, пряча лицо на груди Ганса. Ей вдруг показалось, будто она старше своего возлюбленного. Наверное, это ощущение знакомо каждой женщине. В мужчине всегда остается больше от мальчишки, нежели в женщине — от девочки. Мигнариал много раз слышала эти слова от своей матери.
— Бывало довольно смешно, когда кто-нибудь думал, что это часть моего имени и называл меня сразу по имени и по прозвищу — Ганс Шедоуспан. Вот глупо.
Некоторое время Мигнариал молчала, прильнув к Гансу, а затем сказала:
— И все же.., ой, да. Я помню. Ты говорил, что убил первого же бейсибца, которого увидел после того.., после того, как мама… — Голос Мигнариал дрогнул, и она умолкла. Почти минуту она собиралась с духом, в то время как Ганс обнимал ее за плечи и ерошил ее волосы подбородком.
— И ты думал, это тот бейсибец, который… Я надеюсь, что это было именно так. Ганс, а это.., а до этого?
Ганс задумчиво уставился куда-то в темноту. Он решил не говорить ей о другом бейсибце. Это было бы неразумно. Та надменная тварь, бейсибский стражник, просто встал у него на пути. Ганс попытался пройти мимо, но пучеглазый продолжал преграждать дорогу, и тогда Шедоуспан внезапно ударил его. Вместо того чтобы отступить, бейсибец, казалось, обрадовался тому, что у него появился повод убить Ганса. Этот рыбоглазый урод начал вытаскивать меч из ножен, глядя на Ганса своими немигающими зрачками и не скрывая своих намерений. Но в тот же миг метательный нож, который Ганс носил на правой руке выше локтя, вонзился бейсибцу в глаз и вошел в мозг.
Ганс вытащил свой нож и пошел дальше, на сборище в «Кабак Хитреца». Ему и в голову не приходило, что Зип и Ахдио, хозяин кабачка, будут чествовать его как героя за то, что он убил одного из чужеземных захватчиков.
Однако Ганс умолчал об этом случае и вместо этого поведал Мигнариал о первом совершенном им убийстве, случившемся несколько лет назад:
— Как-то ночью я пробирался по крышам и услышал странный шум. Я подкрался, чтобы посмотреть, что там творится. Я тогда только-только познакомился с Темпусом и не знал, что он за человек. Ну, в общем, на него набросились сразу несколько бандитов. Это было еще до того, как я узнал, что он.., что он не совсем человек, понимаешь, Мигни? Теперь я думаю, что его нельзя убить. Его раны зажили, и даже шрамов не осталось, а ведь Керд на самом деле.., много чего ему отрубил… — Ганс с трудом сглотнул, и Мигнариал теснее прижалась к нему. — А у него снова все конечности отросли.
— Ой! — По телу Мигнариал пробежала дрожь. С'данзо не верили в богов и потому выражали восторг, страх или ярость лишь краткими восклицаниями. Никто не слышал от них даже таких простых обращений к высшим силам, как привычное всем «О боги!».
— Но так или иначе, я долго не раздумывал. Я видел, что на Темпуса напали, и я бросился к нему на помощь. Я просто не мог этого не сделать. Кажется, я убил двоих, но когда все кончилось, я не смог сказать, так ли это. Там была такая свалка и неразбериха… Я просто старался орудовать как можно быстрее, чтобы помочь Темпусу. После этого мы стали большими друзьями, и он до сих пор уверяет, что в долгу у меня. Уж не знаю почему. Ну да, я спас его от Керда, и я хотел убить Керда! Но в ту ночь в переулке.., чем бы все кончилось? Я не знаю. Может быть, они изрубили бы его на куски и оставили валяться, а к утру он встал бы на ноги и спрятался бы, пока у него не отросло все снова? Понятия не имею. Никак не забуду то дельце с Кердом и то, что было потом. Когда у Темпуса заново отросли пальцы на руках и ногах и.., даже язык. — Ганс тряхнул головой. — Во имя очей Ильса, как я ненавижу колдовство!
Мигнариал вновь вздрогнула и еще теснее придалась к Гансу. А затем вновь запрокинула голову, ища помощи.
— Неважно, удалось бы Темпусу воскреснуть или нет, — шептала девушка. — Но ты поступил благородно, и ты правильно сделал, что убил их.
Она жадно припала к губам Ганса. Ее губы были теплыми и настойчивыми, и Ганс ответил на поцелуй с неподдельной страстью.
Поцелуй все длился и длился, и вскоре к нему добавились менее невинные ласки. Те, кто знал Ганса, вряд ли поверили бы в то, что именно он первым разжал объятия, однако это было именно так. Ни Мигнариал, ни самому Гансу это прекращение любовной игры не доставило радости. Однако Ганс был твердо намерен не допустить того, чтобы нежные ласки перешли в близость. И ему едва хватило сил удержаться, когда тело его жаждало продолжения и природа властно требовала своего.
— Если мы не остановимся, я просто должен буду взять тебя и…
— Я сама хочу этого!
— Но не следует заниматься этим посреди пустыни, понимаешь, Мигни? Просто не следует. Я думаю, где-нибудь мы найдем настоящую кровать, и ты будешь лежать в постели и на тебе не будет всех этих…
Мигнариал кивнула, прижав ладошку к губам Ганса. Затем девушка напомнила, что им все равно нужно устраиваться на ночлег и что лучше использовать белые балахоны в качестве покрывал.
— Я хочу сказать, что спать в одежде будет уютнее и безопаснее, верно, благородный Ганс?
Мигнариал никогда прежде не видела, чтобы Ганс так терял самообладание или хотя бы проявлял свое беспокойство открыто. Это ее забавляло.
***Ганс солгал вновь. Объяснение, которое он дал девушке, было не просто уклончивым, но еще и не совсем правдивым. У Ганса были и другие причины сдерживаться. В основном он опасался того, что кто-то или что-то может все-таки преследовать их, — а Ганс не хотел, чтобы его застали врасплох, беспомощным, в миг страстных объятий. Но и говорить этого Мигнариал он тоже не хотел. Ганс был настороже. Кроме того, существовали и другие мотивы.
Прежде всего он не был больше тем Порождением Тени или даже тем Гансом, которого некогда знали — или думали, что знают, — его друзья и знакомые. Надо сказать, знакомых у Ганса было куда больше, чем друзей. Ганс сильно изменился за какие-то несколько дней. И тем не менее он совершенно не помнил, как это случилось. Ганс забыл о тех днях по своему собственному желанию. Он пожелал забыть то время, к вящему недовольству богов.
