Роберт Асприн - Одиннадцать сребреников
Прежде всего он не был больше тем Порождением Тени или даже тем Гансом, которого некогда знали — или думали, что знают, — его друзья и знакомые. Надо сказать, знакомых у Ганса было куда больше, чем друзей. Ганс сильно изменился за какие-то несколько дней. И тем не менее он совершенно не помнил, как это случилось. Ганс забыл о тех днях по своему собственному желанию. Он пожелал забыть то время, к вящему недовольству богов.
Именно боги его народа даровали его желаниям возможность сбываться — в награду за отличную службу. И в течение десяти дней Ганс погулял вволю. Все, что ему нужно было сделать, — это пожелать, и тотчас же пожелание сбывалось. Это было невероятно, и это было великолепно. Некоторое время.
Естественно, в числе его желаний, большинство которых были лишь прихотью или мимолетным капризом, фигурировали женщины. Пытаясь узнать, что могли запомнить эти женщины, Ганс решил устроить испытание.
Он пожелал, вернувшись домой, в свою комнату над таверной, найти в своей постели Мигнариал.
Ганс хотел всего лишь проверить — сперва доставить девушке удовольствие, потом пожелать, чтобы она все забыла, а на следующий день узнать, как, по мнению самой Мигнариал и ее матери, она провела это время. Будут ли они знать о том, где она была? Ганс со всех ног бросился домой и действительно застал там Мигнариал, нетерпеливо призывавшую его заняться с нею любовью. Он пожелал, и желание сбылось.
Однако именно в этом и заключалась загвоздка. Мигнариал оказалась здесь потому, что так пожелал Ганс, а не потому, что этого хотела она сама. Во всяком случае, так показалось Гансу.
Очутившись в подобном положении, Ганс внезапно открыл для себя некий новый уровень, до которого он не желал опускаться. Ганс был потрясен: он и не думал, что бывают подобные коллизии. Он просто не мог исполнить свое первоначальное намерение. Это должно было произойти как-то иначе. Мигнариал не была похожа на тех, других женщин и Девушек. Мигнариал была.., иной. Дочь Лунного Цветка не должна была вести себя так, как вела в ту ночь. И Ганс пожелал, чтобы Мигнариал оказалась у себя дома, в своей собственной постели, и свой визит к нему помнила всего лишь как сновидение.
Позднее Ганс пожелал помнить об этом так же. И теперь то, о чем они помнили оба, казалось всего лишь сном, а не случившимся наяву, совершенно невероятным событием. Если бы кто-нибудь сказал Гансу, что он совершил высоконравственный поступок, Шедоуспан рассердился бы и стал бы яростно отрицать это.
После той ночи дарованная Гансу власть более не забавляла его, и он по своей воле отказался от нее.
Этот опыт, это осознание и принятое решение навсегда изменили Ганса. Позабыл он также и о том, что действительно провел ночь с Мигнариал, хотя на самом деле это была вовсе не она. В облике Мигнариал Гансу явилась Эши, богиня любви и красоты. Явилась и возлегла с ним. Ибо Эши, дочь Ильса Всевидящего, любила Ганса.
Еще глубже потрясло и изменило Ганса бессмысленное убийство Лунного Цветка.
Он по-прежнему оставался Гансом, бастардом из Низовья (как о нем поговаривали — ублюдком по рождению и по призванию), бывшим учеником и подопечным вора Каджета Клятвенника. Каджет заменил Гансу отца. А Гансу довелось увидеть, как Каджета схватили и повесили.
Ганс, как и прежде, любил прихвастнуть и приврать. И, как и раньше, он всеми силами старался казаться человеком опасным, бесчестным и свободным от любых моральных запретов.
Однако теперь в нем проявилось и кое-что еще.
Ранее Ганс не желал отвечать даже за себя, а о будущем задумывался лишь тогда, когда прикидывал, что он будет есть завтра утром или кто составит ему компанию сегодня ночью. Однако теперь Гансу приходилось нести ответственность сразу и за себя, и за Мигнариал. Более того, теперь у него были обязанности, от которых он не имел права увиливать. Все это означало, что Ганс стал мужчиной — вне зависимости от его желания. Конечно, он был еще весьма молод, и его превращение во взрослого мужчину пока еще не завершилось.
Однако Ганс больше не был орудием в чужих руках, тем глупцом, что похитил Сэванх ради выкупа и свалился в колодец. И конечно же, он уже не был тем юным бездельником, укравшим военный штандарт, чтобы использовать его в качестве ночного горшка.
И вот теперь Ганс напоил и накормил животных и присмотрел за тем, чтобы и Мигнариал, и он сам устроились на ночь подле своей поклажи. Втайне от Мигнариал он положил оружие так, чтобы оно было у него под рукой. Мигнариал хотела улечься спать слева от Ганса, потому что привыкла спать на правом боку. Однако Ганс намеревался оставить свою левую руку свободной, но говорить об этом девушке не желал. Он придумал какое-то объяснение, и Мигнариал легла справа от Ганса, полностью одетая — так же как и он. Слегка подогнув колени, девушка прижалась спиной к правому боку своего спутника.
Ганс улегся, но спать себе запретил. Он был настороже.
Ни единый звук не тревожил его. Конечно, глупый осел то и дело негромко фыркал, однако вокруг было так тихо, что Ганс слышал даже едва различимое посапывание Мигнариал — она уткнулась носом в свой согнутый локоть и оттого дышала слегка с присвистом.
«Надеюсь, она не будет свистеть так все время», — подумал Ганс.
Это была его последняя мысль, после чего его все-таки сморило. Тот, кто следовал за ними, действительно умел двигаться бесшумно и, зайдя на стоянку, вел себя тихо. Однако недолго.
***Разбудил Ганса довольно громкий и какой-то нечеловеческий звук, раздавшийся прямо у него над ухом, и ощущение тяжести сбоку. Поскольку Мигнариал спала с противоположной стороны, то Ганс вздрогнул и одним прыжком вскочил на ноги. Он вскинул левую руку и отвел ее назад, готовясь метнуть тонкий острый нож; в правой руке он сжимал рукоять ибарского ножа, готовясь защищаться — или биться насмерть.
Ганс все еще смотрел, разинув рот, на источник странных звуков, когда Мигнариал потянулась и сказала:
— Ой, Ганс, смотри! Котик, здесь, в пустыне! Ганс кивнул:
— Вижу. Во имя всех преисподних, Нотабль, что ты здесь делаешь?
Очень большой и очень рыжий кот немедленно подошел к Гансу и принялся тереться всем телом о его ногу. Проделывая эту приятную процедуру, кот невероятно громко мурлыкал. Когда кот потерся о лодыжку Шедоуспана боком, настала очередь гибкого сильного хвоста, который сперва наполовину обвился вокруг ноги, а затем соскользнул прочь. Сделав пару шагов, кот развернулся и решил повторить церемониал, на сей раз двигаясь в обратную сторону. Помимо мурлыканья, он издавал и другие звуки, очень тихие, но в то же время весьма настойчивые.
— Глазам своим не верю! Он шел за нами! Я же видел, но потом подумал, что мне показалось! Именно это я и видел! То есть я хочу сказать — я видел его! Нотабля!
