Андрей Астахов - Ядерный Ангел
– Здравствуйте, уважаемые, – поприветствовал нас бородач, – Мы ведь незнакомы, не так ли? Я Виктор Лукошин, свободный поселенец, учитель в этой школе.
– Учитель? – Я протянул бородачу руку, но он почему-то ее не принял, лишь церемонно поклонился. – Это ваши ученики торгуют наркотиками на рынке?
– Печально, но факт. Отнеситесь к этому с пониманием. Люди выживают, как могут. Кто-то продает препараты, кто-то идет в полицию служить. Каждому свое.
– Jedem Das Seine. Фраза на воротах Освенцима. И часто вы ее цитируете?
– Эта фраза была на воротах Бухенвальда, – с грустной улыбкой поправил меня Лукошин. – Я пытаюсь объяснить своим ученикам, что наркотики – это плохо.
– И только-то?
– Вы осуждаете меня? Я не делаю ничего плохого. Употребление наркотиков на территории ЛИСА разрешено законами Рейха и автономии. Я могу говорить только о моральной стороне наркомании.
– Наркотики разрешены законом?
– Погодите, вы поселенец или гражданин?
– Я гражданин Рейха. А мой друг – свободный поселенец.
– Вы не знали? – Учитель с недоумением на меня посмотрел. – Вы не знаете законов Рейха? Как же вы получили гражданство?
– Получил, и все тут. Ладно, нам пора идти… учитель.
– Погодите! – Лукошин внимательно посмотрел на меня, потом перевел взгляд на Тогу. – Мне кажется, нам есть о чем поговорить.
– Не думаю, любезный, – ответил я сухо. – Разве только вы нас поучите чему-нибудь. Вижу, в школе вы весьма успешно учительствуете.
– Школа в Зонненштадте одна на весь дистрикт. Спасибо нашему коменданту, герру Штаубе – это была его идея возродить в городе ландшуле для детей поселенцев. Правда, не все дети ходят в школу, большинству не до учебы. А я в этой школе единственный учитель, – сказал Лукошин. – Преподаю математику, рисование, немецкий язык, основы русского и истории Рейха. В основном математику. Цифры и функции никак не связаны с политикой, поэтому власти Рейха одобряют такую программу для детей поселенцев.
– И немецкий?
– Основной предмет. Однако для сдачи экзамена на гражданство его надо знать в совершенстве. Не всем даны способности к языку. Мне вот дойч не дается. В общем, язык я знаю, но некоторые тонкости от меня ускользают. Потому я не могу получить статус гражданина. Два раза проваливал экзамен. Судя по тому, что вы гражданин, немецкий вы знаете лучше меня. Чему же вас научить?
– Истории, – ответил за меня Тога. – Мы с другом кое-чего не понимаем.
– Вы ведь не местные, – сказал Лукошин. – Я вас раньше не видел в городе.
– Да, мы пришли сюда только сегодня. Это плохо?
– И пришли издалека, – интуитивно определил Лукошин. – Вы очень не похожи на всех, кого я знаю.
– Это хорошо или плохо?
– Это необычно. Какие у вас планы?
– Собираемся найти место для ночлега. Мне говорили про гостиницу «Оплот свободы», но Тогу… то есть Антона туда могут не пустить. Можете нам помочь?
– Конечно. Я живу тут неподалеку. Квартирка у меня маленькая, но два тюфяка я найду. И клопов у меня нет.
– Принимаем, Тога? – Я посмотрел на своего казанского друга.
– Человек приглашает, отказываться невежливо, – ответил Тога. Выглядел он очень уставшим.
– Принято, – я протянул Лукошину руку, и на этот раз он ее пожал. – Идемте. Думаю, нам есть о чем поговорить.
– Тогда поспешим, – сказал Лукошин. – Скоро станет темно, и оставаться на улице будет опасно.
– А это еще почему?
– Нет, вы определенно с Луны свалились! – печально улыбнулся учитель и покачал головой. – Идемте, постараюсь вам все объяснить. Если, конечно, вы захотите меня выслушать.
Глава четвертая.
Обзор истории Четвертого Рейха
Не, это не фича. Это конкретная лажа
Квартира учителя Лукошина находилась на первом этаже полуразрушенного дома в двух минутах ходьбы от школы. Две комнаты – гостиная и спальня-кабинет. Обстановка самая спартанская: в гостиной самодельный стол и ящики вместо стульев, в спальне еще один стол с ящиком и две узкие тахты, сколоченные из неструганных досок, да еще печка-буржуйка. Но зато была полка с книгами. Я невольно взял одну из них в руки. «Опыты» Монтеня, первый том. Странно было видеть такую книгу в этом убогом и страшном мире.
– Любите Монтеня? – спросил я.
– Люблю. Эти книги я нашел в руинах городской библиотеки. Все, которые уцелели. Целую неделю рылся в обломках, однажды чуть под завалом не погиб. – Лукошин смотрел на меня с удивленным интересом. – Вы читали Монтеня?
– Конечно. – Я раскрыл книгу, пролистал несколько страниц. – Вот, замечательные слова: «Хорошие качества не воспитаны во мне ни законом, ни наставлением, ни путем какого-нибудь другого обучения. Мне присуща естественная доброта, в которой немного силы, но нет ничего искусственного. И по природе своей и по велению разума я жестоко ненавижу жестокость, наихудший из пороков». Отлично сказано, верно?
– Глава «О жестокости». Все верно сказано, не спорю. Но посмотрите год издания книги.
– Тысяча девятьсот тридцать девятый, издательство «Наука». Старая книжка.
– С тех пор книги Монтеня вряд ли печатали хоть еще раз. Война и мудрость несовместимые вещи.
– О какой войне вы говорите?
– Вы странный человек, гражданин. Не знаете самых простых вещей. Или вам угодно разыгрывать меня?
– Зовите меня Алексеем. Или Лехой. И не зовите гражданином, сразу чувствую себя под следствием. Я вас не разыгрываю. Я действительно не знаю, что случилось с вашим миром.
– С нашим миром? А разве вы…
– Скажите, Лукошин, у вас крепкие нервы?
– Достаточно крепкие. А в чем дело?
– Думаю, я должен вам кое-что рассказать. А вы сделаете некоторые выводы. Надеюсь, правильные. И тогда сами решите, стоит ли нам рассказать о новейшей истории вашего мира. Согласны?
– Вы пугаете меня, Алексей.
– Я сам испуган. То, что я вижу вокруг себя… – Тут я замолчал: мой взгляд упал на небольшой рисунок в рамке рядом с книгами. – Это вы рисовали?
– Да.
– Какое удивительно красивое лицо! Можно я возьму в руки?
– Конечно.
Я взял рамку с рисунком, подошел к горевшей на столе керосиновой лампе.
– Это ваша жена? – спросил я.
– Моя дочь.
– Послушайте, да вы просто мастер. Какие глаза!
– Это всего лишь рисунок, – с улыбкой сказал учитель. – И Кис он не нравится. Она говорит, что на моем рисунке выглядит больной.
– Кис?
– Это прозвище моей дочери. Ее все так зовут еще со школы. Однажды я рассказал ей, что это было ее первое слово. Ей тогда было месяцев девять. Она увидела кошку и сказала «Кис!». Дочка рассказала об этом одноклассникам, ну, они и начали звать ее Кис. А вообще-то ее зовут Алина.
