Надежда Первухина - Признак высшего ведьмовства
— Ясно. Полежи еще немного. Я сделаю тебе еще один укол. Успокаивающий и обезболивающий. А вы, доктор, пожалуйста, проследите, чтобы на сегодня девочку освободили от занятий и отправили домой. Думаю, уже завтра она будет в норме, но пока ей лучше отдохнуть дома.
Школьный врач согласился. Девушка сделала Мирте еще один укол — теперь в вену левой руки. Улыбнулась:
— Полежи пока. А потом тебя проводят домой.
— Хорошо. — Мирта закрыла глаза, стараясь не обращать внимания на неприятное покалывание в обеих руках.
Школьный врач отправился провожать девушку со «скорой помощи», а Мирта все еще лежала на кушетке. В голове у нее крутились какие-то обрывки фраз, мусор из сновидений, грез, несбывшихся желаний… Главное, что среди всего этого не было черного поезда, который ужасал, лишал воли и высасывал остатки добрых чувств из сердца. Мирте представлялось, что ома, как герой из любимого ею фильма Джармуша «Мертвец» в последних кадрах, лежит, смертельно раненная и в то же время умиротворенная, в лодке, а лодка плывет по медленной реке. И можно видеть, пока еще можно видеть, небо, облака, далекие бере-га… И засыпать, понимая, что сон плавно перейдет в смерть…
Мирта заставила себя встряхнуться. Она еще не собирается умирать! Да, она отвратно себя чувствует (что-то инъекции девушки-доктора никак не действуют), но это не значит, что сегодня же она и умрет. Глупости какие! У нее столько жизни впереди, столько всего светлого!
Эта мысль придала девочке сил. Мирта села на кушетке, проморгалась. Голова кружилась, и тупо ныли виски, но тело слушалось свою хозяйку. Тут в кабинет вошел школьный доктор.
— О, похоже, ты уже приходишь в норму, — сказал он Мирте.
— Да…
— Вот, возьми. — Врач протянул девочке два плотных, вчетверо сложенных листа бумаги. — Это тебе освобождение от занятий на сегодня и еще (постарайся не потерять!) направление на компьютерное диагностирование в городскую клинику. Тебе обязательно нужно обследоваться. Поняла?
— Да. Спасибо, доктор Малкош.
— А теперь ступай домой. Около дверей моего кабинета топчется некий юноша. Похоже, он горит желанием проводить тебя.
Доктор Малкош постарался, чтобы в его словах девочка уловила юмор и развеселилась, но Мирта, вставая, только безучастно сказала:
— Спасибо. Можно, я пойду?
— Да, конечно, — кивнул школьный врач. А когда девочка вышла, у него мелькнула глупая мысль, что больше он ее в школе не увидит.
… Мирту действительно ждал Шандор. Он решил прогулять занятия ради того, чтобы сопроводить до-мой столь внезапно заболевшую подружку. Он даже собрал сумку с Миртиными тетрадями и учебниками, а Мирта прошла мимо него, даже и не заметив.
— Мирта! — окликнул ее Шандор. Она обернулась. Остановилась.
— Я жду тебя, — сказал мальчик. — Я провожу тебя, ладно? Ты сейчас как, ничего?
— Ничего, — эхом отозвалась Мирта.
Шандор взял ее за руку, девочка покорно пошла за ним.
— Ты выздоровеешь, — утешал ее Шандор. — Пойдем послезавтра в клуб, потанцуем?
— Да, — рассеянно кивнула Мирта.
… Они вышли из школы, прошагали два квартала до дома Мирты по прямой дороге, а потом, когда дом Мирты уже был виден, девочка сказала:
— Спасибо тебе, Шандор. Ты иди, ладно? Я не хочу, чтобы мои видели, как ты меня провожаешь. У меня такая бабушка…
— Ладно, я понял, — улыбнулся Шандор. — А можно тебя поцеловать? Хотя бы в щечку, чтобы ты побыстрей выздоравливала.
— Да, — улыбнулась Мирта.
Они поцеловались. Мирта стояла и смотрела, как Шандор уходит. Она даже не обратила внимания на то, что мальчик забыл отдать ей ее школьную сумку. Девочка дождалась, когда ее друг скроется из виду, и решительно повернула в сторону заброшенной железной дороги.
Она не хотела туда идти!
Ноги понесли сами.
А голова… Она так страшно разболелась, что ничем нельзя было унять эту боль. Но даже не это путало Мирту и гнало ее в глушь, к ржавым рельсам и нави-савшим над ними ветвям плакучих ив. Девочку изводил голос — внутри нее, безжизненный, холодный, осуждающий и обличающий.
«Ты должна это сделать, Мирта, — говорил голос. Не грозно, а спокойно и обыденно. — Ты сама прекрасно это понимаешь».
— Почему? — едва слышно шептала девочка и продиралась сквозь кусты, еще не распустившегося шиповника.
«Потому что ты грешница, — пояснял голос. — Ты ведь лгунья, Мирта. Ты лжешь матери и бабушке, очень часто лжешь. И своему брату ты тоже лжешь, разве не так? А еще ты воровка, Мирта. Ты украла у своего брата дорогую ему вещь — его коллекцию. Воровство — большой грех, Мирта, и ты это знаешь. Но это еще не все, Мирта. Разве ты не помнишь того, что Бог заповедал людям? Чтобы они любили ближних своих. Как самих себя. А ты не любишь своего брата. Ты очень часто делала ему зло. Обижала его. А ведь он еще маленький. Ты могла бы быть добрее, Мирта! »
— Он тоже злой! — вскрикивала Мирта. — Тоже обижал меня, а ведь я старше!
«Ты должна была терпеть. Ты должна была показывать пример. Словен еще маленький мальчик, и если бы он научился добру у своей сестры… »
Голос превратил Мирту в объятое невероятным страхом и чувством вины существо.
— Я все исправлю, — залепетала Мирта. Ноги ее подкашивались. — Я буду доброй со всеми, и со Словеном тоже. Я подарю ему новую коллекцию карточек. Я больше не буду врать…
«Поздно, Мирта, поздно», — холодно отвечал голос.
— Почему?!
«Он скоро будет здесь. Он надвигается. И тебе суждено принять этот удар, потому что ты сильно прогневила Бога».
— Нет! Я не хочу умирать! — закричала Мирта. — Простите меня, я еще ребенок, я вырасту и буду другой!
«Прошением делу не поможешь. Нужно искупление. Ты-должна искупить. И ты искупишь».
— Я не хочу!!! — закричала Мирта…
И вдруг увидела, что она стоит на рельсах старой дороги. Только сейчас эти рельсы были другие — не прежние, ржавые и засыпанные мусором. Они сверкали в лучах весеннего солнца ледяным блеском новой стали, а вокруг них разливалось пронзительное голубое сияние. И еще эти рельсы гудели. Негромко и угрожающе.
— Я не хочу, — повторила Мирта беззвучно. — Не
надо. Пожалуйста.
И тут девочка услышала рев надвигающегося сзади поезда.
Она обернулась.
Поезд — черный и сверкающий — стремительно надвигался на нее.
— Беги, Мирта! — крикнула она сама себе.
Но ноги не слушались, ноги предали ее. А голос сказал:
«Прими это, Мирта. Так будет лучше».
— Для меня?! — вскричала Мирта…
Но она не успела получить ответа на свой вопрос.
А потом сине-стальные рельсы снова стали ржавыми. Над заброшенной железной дорогой нависла не нарушаемая ничем тишина. Ярко-желтая апрельская бабочка смело села на остывающий лоб неподвижно лежащей на полусгнивших шпалах девочки.
