Надежда Первухина - Признак высшего ведьмовства
— Заткнись!!! — Словен швырнул в Мирту коробку с кукурузными хлопьями. — Сука, сука поганая!
— Словен, не выражайся, это грешно! — У мамы в глазах стояли слезы. — Почему ты не сказал мне, что тебя дразнят, я бы пришла в школу, поговорила с твоим педагогом…
— Потому что его дразнят, знаешь, мама, как?! — В Мирте клокотала злая, ненавидящая энергия. — «Самый маленький пенис», вот как! Вот он и придумывает, что у него сосет взрослая женщина! Ай, мама, убери его, он меня убьет!!!
Утренний завтрак, с невинной маминой фразы превратившийся в отвратительный скандал, достиг точки кипения. Словен с кулаками накинулся на Мирту. Та по праву старшинства принялась отвешивать ему солидные оплеухи и подзатыльники.
— Дети, да уймитесь же! — плакала мать. — Как вы можете! Вы должны любить друг друга! Подумайте о грехе и воздаянии… Мы ведь в прошлое воскресенье ходили на мессу, и преподобный отец Марк говорил…
О чем говорил в прошлое воскресенье преподобный отец Марк, осталось неизвестным. Потому что в данный момент на сцене семейной драмы появилось еще одно лицо — бабушка Антония, мамина мама. Бабушка была еще крепкой и нестарой и умела укрощать обоих отпрысков своей непутевой дочери. У бабушки в руках, как всегда, имелись два предмета укрощения: трость с крепким костяным набалдашником и тяжелая семейная Библия. Это от бабушки Мирта знала, что они с братом — чада греха. Бабушка, кстати, всегда их так называла. Вот и теперь…
— Чада греха! — загремела бабушка Антония своим совсем нестарым голосом. — А ну уймитесь! Иначе моя трость сделает не одну прогулку по вашим спинам! Мирта, это и тебя касается. Если ты стала девушкой, это еще не значит, что я прекращу тебя пороть. Словен, дрянной мальчишка!
Дети смолкли и уставились в свои тарелки полными ненависти взглядами. Если бы их взгляды могли воспламенять, кукурузные хлопья в момент превратились бы в пепел.
— Матушка, — Роксана Ишкольц и сама побаивалась своей матери и всегда чувствовала себя перед нею виноватой — за то, что не смогла достойно устроить свою судьбу, за то, что родила вне брака. — Простите, что побеспокоили вас. Дети опять…
— Сквернословили? Повздорили? Словен, посмотри на меня, не прячь глаза, бессовестный мальчишка! Что ты такое наговорил матери и сестре?
— Он назвал меня сукой и шлюхой, — расплакалась Мирта. Ей стало горько и обидно. Снова все вокруг было серым безрадостным и наполненным глухой ненавистью к родственничкам, которых зачем-то послал ей Бог. Почему Бог вообще так поступает? По-чему Он вынуждает жить под одной крышей людей, которые не любят и никогда не любили друг друга? Ведь даже мама не любит их — Мирта как-то слышала ее разговор с бабушкой об интернате, — не говоря уже о самой бабушке. Бабушка считает Мирту и Словена ублюдками и выродками. Правда, когда Мирта приносит только отличные оценки (а случается это часто, потому что Мирта хочет быть гордостью семьи и в дальнейшем попасть не в интернат, а получить хорошее образование), бабушка бурчит что-то вроде похвалы и с важным видом дает денег, которых не хватает даже на мороженое.
— Словен, ты знаешь, как я наказываю за плохие слова? — начала допрос бабушка, угрожающе покачивая тростью.
— Матушка, не надо, — взмолилась Роксана Иш-кольц. — Ему ведь сейчас в школу! Будут потом спрашивать, откуда синяки.
— Ничего, — сказала бабушка. — Соврет, что упал с лестницы. Словен…
— Я больше не буду, — торопливо пробормотал мальчик. В его глазах теперь ненависть мешалась с животным ужасом.
— Словен, — повторила бабушка Антония. — Выйди из-за стола.
— Матушка, он опоздает в школу… — пыталась еще вступиться за сына мать.
— Ничего. Успеет. Словен, наклонись. Или ты хочешь, чтобы я отколотила тебя по рукам?
Мирта, дрожа, смотрела на экзекуцию. По ее спине бабушкина трость не прохаживалась последние три года, но она очень хорошо помнила, каково это. И сейчас ей было жалко брата, сейчас она корила себя за то, что наябедничала… Но тут же вторая, внутренняя
Мирта, которая была позлобнее внешней, сказала: «Он получает, что заслужил. Никто не имеет права называть тебя сукой и шлюхой безнаказанно. Он сам виноват».
Словен получил причитающиеся ему колотушки и чуть не бегом кинулся в свою комнату.
— Не вздумай опоздать в школу! — напутствовала его вслед бабушка. — Иначе еще всыплю.
Тут ее взор обратился на Мирту. Та тихо поднялась из-за стола.
— А ты, красавица, — сказала Мирте бабушка, — не думай, что раз я тебя не порю, то, значит, и не за что. Подойди ко мне.
Мирта повиновалась.
— Посмотри в глаза. Мирта повиновалась.
Бабушка оценивающе посверлила ее взглядом.
— Косметики нет, это хорошо, — сказала бабушка. — И не смей краситься до самого выпускного бала. Девушку украшает скромность и целомудрие. И если вдруг ты начнешь встречаться с мальчиком…
Мирта похолодела. Ей показалось, что собственные глаза, лицо, руки — все, чего касался Шандор, сейчас окрасится в какой-нибудь ядовитый цвет вроде фальшивых денег и выдаст ее. Но ничего не произошло. Бабушка почти не больно подергала Мирту за ухо и напутствовала:
— Хорошая учеба и никаких мальчиков! Вот для тебя закон! Ступай в школу.
… Когда младшие отпрыски семейства Ишкольц ушли в школу, мать сказала бабушке:
— Матушка, прошу тебя, не будь с ними так строга…
— Я выколачиваю из них твои грехи, дочь, — ответила бабушка Антония. — Они ублюдки. Они дети греха. Их надо воспитывать денно и нощно, чтобы из них получились достойные люди. Следи за Миртой. У нее опасный возраст. Я не уследила за тобой, и в шестнадцать лет ты оказалась беременной. Пришлось брать грех на душу — вести тебя на аборт…
— Мама, не надо об этом!
— Надо. Если ты хочешь, чтобы, в отличие от тебя, твои выродки стали достойными людьми… Подай мне завтрак, что стоишь?
Роксана Ишкольц подавала матери завтрак и старалась унять злые, непокорные слезы. Мать была права. Как всегда. И дети нуждаются в суровом воспитании.
… Мирта и Словен всегда ходили в школу разными путями. А сегодня этот маневр приобрел еще и статус демонстративной ненависти — брат не мог простить сестре своего унижения, а сестра брату — самого его существования. Потому Словен потопал через блошиный рынок, где продавалась всякая чепуха, понятная и любимая разве только мальчишками окрестных кварталов. А Мирта зашагала сквозь небольшую рощу, которая выросла на месте старых-престарых железнодорожных путей. Мирте всегда нравилось идти по заросшей травой и простенькими цветами узкоколейке, не опасаясь, что появится поезд, и мечтать о том, как однажды она вырастет и навсегда уедет от своей нелюбимой семьи. И из этого города. Она способная, она поступит в столичный университет, а там начнется иная жизнь, в которой не будет проклятого братца, ненавистной бабки с ее тростью!
