Диана Удовиченко - Зеркала судьбы. Изгнанники
– Вообще-то, надо бы выдать тебя за Ранвальда, – задумчиво протянул вождь, – и многие старейшины на этом настаивают. Но я своей властью даю тебе право выбора.
Я облегченно выдохнула. Ну, спасибо, неистовый Тир! Не подвел твой суд! И торопливо выкрикнула, дабы Бертард не успел передумать:
– Я выбираю одиночество! Старейшины сердито раздули ноздри, а Торвальд, не выдержав, фыркнул.
– Ты не поняла, Акхмара, – строго ответил вождь, – я предложил тебе выбрать любого из холостяков нашего племени. А вовсе не выбирать образ жизни. Ты выйдешь замуж – и это не обсуждается. Таково решение суда. Да что за глупость? Почему я должна непременно выходить замуж?!
– Говорил я Вархарду, зря он растил из дочки воина, – сокрушенно вздохнул Бертард.
Да, отец воспитывал меня, как мальчишку. Как и любой орк, он мечтал о сыновьях, но боги не исполнили его желания. Я у родителей была одна. Первое мое детское воспоминание – отец сажает меня на коня, который кажется огромным. Мне ничуть не страшно, я хохочу и вцепляюсь руками в шелковистую гриву. «Отличный будет воин!» – смеется отец. Первая игрушка – маленький лук. Потом обучение мечевому и рукопашному бою, обращению с ножом и кнутом. В четырнадцать я уже охотилась наравне с мужчинами племени, в шестнадцать – вместе с воинами обороняла селение от ятунов. И что теперь? Снять доспех, обрядиться в юбку, заплести косы и нарожать детишек? Да я не против замужества. Пусть выходят, кому нравится. А я не хочу. Единственное мое желание – чтобы меня оставили в покое!
– Мара, ты не воин, ты женщина! – терпеливо пояснил вождь.
– Да ну? – не выдержала я. – А почему же никто об этом не вспоминает зимой, когда приходит время отгонять ятунов? Почему меня всегда зовут на охоту? И почему, наконец, вызвали на суд Тира? Ведь он только для воинов!
Мое знаменитое бешенство, так долго сдерживаемое, наконец проснулось и заявило о себе. Плевать мне уже было и на старейшин, и на законы. Я диким зверем зарычала, уставившись в глаза Бертарду:
– Разве в селении не хватает женщин? Разве некому рожать детей и охранять очаг?
– Скоро будет некому! – воинственно оскалив клыки, рыкнул в ответ вождь. – Твое поведение плохо на них действует! Юные девушки, глядя на тебя, задумываются: а не надеть ли им штаны, и не начать ли носиться верхом по степи? Почему тебе можно, а им нельзя? Ты будоражишь умы наших женщин и оскорбляешь мужчин! Что будет с племенем, если все начнут себя вести так, как хочется?
– Акхмара, дочь Вархарда, – холодно обратился ко мне один из старейшин, – у тебя есть выбор.
– Слышала, – огрызнулась я.
– Или ты выходишь замуж, – невозмутимо продолжал старик, – или племя изгонит тебя.
Бертард встал, поднял статую Тира и отнес в шатер в знак того, что суд окончен.
– Решение за тобой, – сказал он. – Сроку тебе до утра. Меня обдало холодом, гнев куда-то испарился. Я низко поклонилась.
– Спасибо, отец.
Я понимала Бертарда, еще как! Прав он, конечно. И мне просто повезло, что вождь считал меня почти дочерью. Будь на его месте любой другой, приговорил бы выйти замуж за Ранвальда. Сама покалечила, сама и лечи. Приволокли бы на аркане, и все. А тут хоть плохонький, да выбор. Я шла по селению, ловя на себе злорадные взгляды женщин и заинтересованные – мужчин. Все уже знали, чем закончился суд, и ждали, кого же я назову своим женихом. Я отвела Зверя на пастбище, вернулась и легла спать. Долго ворочалась, вспоминая свою жизнь, отца, мать… потом наконец уснула…
Проснулась до рассвета. Огонь в очаге прогорел, и в шатре сделалось прохладно. Ночи в наших северных краях даже летом не жаркие. Я подбросила дров и огляделась. Потом раскрыла небольшой кованый сундук. Такие есть в шатре у каждого орка. Их удобно, связав попарно, перевозить на спинах вьючных лошадей, если племя снимется с обжитого места и отправится кочевать. Что тут у нас? Вещи матери – юбки, рубахи, ленты для кос, шапочки… Это точно не пригодится. Я не ношу женскую одежду. Да если бы и хотела, эта была бы мала. Ростом и статью я пошла в отца. Небольшой звенящий мешочек. Человеческие деньги, монеты. Чеканные круглешки из желтого мягкого металла. Отец называл его золотом и говорил, что люди ценят его больше всего на свете. У орков денег нет, мы не торгуем, а занимаемся обменом. К чему монеты в Холодных степях? Раньше, когда наш народ воевал с людьми, орки грабили взятые селения и брали золото. И сейчас еще у многих в сундуках валяются желтые деньги и человеческие украшения с разноцветными сверкающими камнями. Но наши женщины их почему-то не любят, предпочитая носить изготовленные шаманами костяные или сплетенные из тонких кожаных нитей серьги и ожерелья, которые не только украшают, но и являются амулетами и оберегами. Поэтому на старые людские побрякушки мы вымениваем у людей нужные товары. Оружие, например. Так что мешочек с монетами возьму с собой, пригодится в человеческих землях.
Вот и все, что я беру из родительского наследия. Красивые чаши, покрытые рунами, пушистые шкуры зверей, добытые на охоте, в дороге не пригодятся. А табун с собой не угонишь. Пусть остается. Немного вяленого мяса в дорогу. Огниво. Все уместилось в мешке. Попона для Зверя. Одежда на мне – холщовые штаны, удобные для верховой езды. Кожаная куртка с нашитыми на нее выпуклыми железными пластинами – одновременно и спасает от холода, и служит доспехом. Отлично выдерживает выстрел из лука. Пластины заставляют наконечники скользить, а дубленая кожа окончательно гасит удар. Кожаный шлем с заостренной верхушкой и чеканными защитными полосками для носа и глаз. Кнут, не раз спасавший мне жизнь, за поясом. Лук – прекрасное, совершенное оружие. Его делал специально для меня старый Гунвальд, лучший мастер племени.
Изготовление орочьих луков – занятие не только сложное, требующее многих знаний и умений, но еще и опасное. Потому что для этого нужен тис, а растет он только в Голодном лесу. Это – необыкновенное, чудесное дерево, которое отличается от своих сородичей из других земель так же разительно, как благородный скакун – от мула. У него светлая поверхность и темная сердцевина. Белая оболонь невероятно гибка, и не ломается, даже если согнуть ее в круг. Казалось бы, должна треснуть сердцевина, ведь она всегда тверже и жестче. Но нет, тис выдерживает и это. Светлая часть ствола, из которого изготовлен лук, отвечает за его гибкость, а темная придает оружию большую ударную силу. Странно, но каждое деревце имеет свой характер и свои особенности. И только такой великий мастер, как Гунвальд, может определить, какой именно тис подойдет тому или иному орку. За материалом для луков старик отправляется в Ятунхейм в середине весны, когда в деревьях бродят соки. Он пробирается через опасный лес в одиночку, крадется, как вор, прячась от обитающих там тварей. И долго, долго выбирает подходящий молодой побег. Орки заказывают мастеру луки для своих детей заранее, пока подросток еще не превратился в воина. Потому что древесину Гунвальд выдерживает целых пять лет. Зачем он это делает, не знаю, старик ни с кем не делится секретами своего ремесла. Он говорит лишь, что лук должен «вызреть». И только спустя годы мастер начинает священнодействовать: сначала он обтесывает ствол, внимательно разглядывая годовые кольца. Колдует над сучками и ветками, выпаривает концы лука в воде, изгибает их. И после этого натягивает на дугу пробную тетиву. Не нужно думать, что работа над луком закончена. Нет, она только начинается. Гунвальд делает примерку. Он дает оружие в руки будущего хозяина и, отойдя в сторону, с прищуром смотрит, как управляется с ним молодой орк. Прикидывает, удобно ли, хорошо ли изогнуты плечи, как ложится в руку дуга. Таких примерок бывает несколько. Одежду шить легче. И лишь потом мастер начинает обрабатывать лук окончательно. Он плетет тетиву из конских волос, причем тоже подбирает для этого всегда разных лошадей. Шлифует дугу сушеным хвощом из Голодного леса и степным вереском. Гунвальд никогда не убирает со ствола все сучки и неровности, он как-то умудряется понять, какие из них идеально лягут в руку воина. И наконец, в руках счастливого хозяина оказывается неповторимое оружие. Оно никогда не подведет и будет служить много лет. Выстрел его пробивает даже щит и тонкую кольчугу. Старик изготавливает в год всего несколько таких луков, но при этом он один из самых богатых орков племени. Каждая его работа стоит пять коней.
