Юлия Федотова - Герои былых времен
– Пожалуй, я их выкину, – решила молодая мать.
– Совсем спятила?! – возмутился Хельги. – Не знаешь разве, детоубийство до добра не доводит!
– А ты подумала, что скажет на это Бандарох Августус? – спросил эльф сурово.
Амазонка изменилась в лице. И правда, как она могла позабыть о любимом?! У каждого народа свои традиции – вдруг трое отпрысков его обрадуют? Пожалуй, окончательно избавляться от младенцев пока не стоит. Нужно поискать им кормилицу в деревне и оставить на воспитание, как планировала с самого начала…
– Эй! Там на улице солдаты! С копьями, с мечами! – Хозяйская девчонка лет восьми влетела в дом, растрепанная и радостная. – По домам ходят, чужих спрашивают! Уж не вас ли ищут?!
– Ах, демон побери!
Хельги выглянул во двор. Поздно! Пробиться не удастся из-за младенцев. Дом уже оцепили… А, была не была! Все равно пропадать!
Сцапав в охапку всех вместе – Аолена, Эфиселию, новорожденных, хозяйский стул (случайно зацепился), он канул в астрал.
– Ой! – счастливо взвизгивала Ильза. – Ой, какие хорошие! Ой, какие славные! А можно я их подержу?! Маленькие мои… – И напустилась на друзей: – Ну что вы стоите столбами?! Скорее! Теплое что-нибудь ищите! Зима на дворе! Померзнут младенчики!
Хельги наблюдал за ее хлопотами и размышлял о том, сколь индивидуально восприятие одних и тех же фактов у разных существ. Лично он не видел решительно ничего хорошего и славного в трех красных, сморщенных, писклявых уродцах. Наоборот, считал их совершенно омерзительными.
Эту позицию разделял, судя по всему, и Эдуард. Когда Ильза по доброте душевной предложила ему подержать крошку, он шарахнулся как от упыренка, даже руки за спину спрятал.
А вот Рагнар взял ребенка охотно, даже помог перепеленать. И морда у него (Рагнара, а не ребенка) была при этом блаженная до глупости.
Меридит и Энка держались подчеркнуто отстраненно. Первая детей не любила, и вообще, диса она или кто? Воину не пристало над младенцами сюсюкать. Вторая, пожалуй, и повизжала, и поумилялась бы, но при других обстоятельствах. Она не любила Эфиселию. Аолен вел себя тихо-тихо, будто его и нет вовсе. И отношения своего к детям никак не проявлял. Орвуд ворчал, что слишком много писка, но, когда думал, что на него никто не смотрит, щекотал ребенка пальцем и добродушно посмеивался в бороду.
А сама счастливая мамаша вспоминала о потомстве, только когда Ильза притаскивала ей очередного малыша и сердито требовала покормить.
Но как бы кто ни относился к детям, в одном сходились все (и даже чадолюбивая Ильза не могла этого отрицать): тому, кто занят спасением Мира, хлопоты с новорожденными совершенно ни к чему! Хельги сто раз успел пожалеть, что не настоял на своем и не оставил амазонку в заключении. Насколько проще и приятнее была бы их жизнь!
Конечно, основную часть забот взвалила на себя Ильза, но и остальным доставалось: то надо растапливать снег, кипятить воду и стирать, то подходит очередь тащить ребенка (груз, конечно, невелик, но ведь приходится постоянно следить, чтобы не померзли!), то выходит из строя импровизированная пеленка и Ильза объявляет: «Посмотрите, на ком что лишнее из одежды!» А откуда оно возьмется, лишнее? Все, что было, уже давно поснимали.
Впрочем, это мелочи. Главных же неприятностей было две. Во-первых, не удавалось проходить за день так много, как прежде, – мешали частые вынужденные остановки: покормить, перепеленать… Во-вторых, младенцы имели обыкновение громко и дружно пищать в самый неподходящий момент, особенно по ночам, рискуя привлечь внимание разбойников. Опасным местом была Аттаханская степь зимой…
Хельги детского писка не выносил совершенно. По утрам вставал невыспавшийся и злой, грозился «придушить мерзких, визгливых тварей собственноручно». Ильза не обижалась. Она прекрасно знала, на что ее любимый способен, на что нет. А Эфиселии до его слов и вовсе не было дела, как и до собственных чад. Аолен не переставал удивляться – куда делось материнское чувство, свойственное каждой женщине от природы?
– Наверное, у амазонок материнский инстинкт пробуждается только на самочек, – пришел к выводу Хельги. – Наверное, в этом суть их проклятия.
– Эфиселия говорила, что они не проклятые, – вспомнила Энка.
– Значит, наврала!
На десятые сутки Орвуд ворчливо заметил, что неплохо бы уже дать детям имена.
– Как-никак живые твари, – сказал он.
Амазонка отмахнулась – если суждено им выжить, пусть этим занимается отец.
– Но должны же мы их как-то называть? – рассердилась Ильза. – Мало ли, может, отец их несколько лет не увидит! Так и будут безымянными расти?
– Называй сама, – сказала многодетная мать и, по своему обыкновению, ушла вперед.
Ильза обрадовалась, стала думать. Но ничего умного в голову не приходило. А ей так хотелось, чтобы имена были красивыми, необычными и со смыслом.
Тогда Хельги взял дело в свои руки. Предложил назвать мальчиков Маркс, Энгельс и Ильич. Сказал, что это очень хорошие имена из другого мира. Там якобы принято давать их самым великим людям. Ильзе понравилось, хотя последнее звучало уж очень непривычно. Ей пришлось потренироваться, чтобы научиться выговаривать его без запинки, но на что не пойдешь ради счастья малюток?
Меридит, зная натуру своего брата по оружию, подозревала какой-то подвох, но промолчала, чтобы не портить ему удовольствие. А имена, с его легкой руки, прижились. Правда, отличить одного близнеца от другого из всей компании, включающей их родную мать, умела только Ильза, по каким-то своим, едва уловимым приметам. И очень обижалась, если ее любимца Маркса путали с крикливым Энгельсом или прожорливым Ильичом…
Вот так они и жили. В дороге, в мелких, непривычных бытовых хлопотах время летело незаметно. В Мормельне – кто бы мог подумать, что этот захолустный городишко существует с таких давних времен! – купили лошадей. Дело пошло еще быстрее. Скоро остался позади средневековый Трегерат, серый, унылый – такой, как всегда. В город заходить не стали, обошли стороной. «Ирракшана не спит!» – предупредил стражник в воротах. Хотя Ильзу, например, и без всякой Ирракшаны от Трегерата уже тошнило.
От города дорога сделалась ровной и прямой как стрела – куда до нее современной! Низкорослые, мохнатые степные лошаденки весело трусили по морозцу. И недалек оказался тот день, когда принц, нагнувшись, поднял с дороги…
Да, это был именно он! Знакомый нож. Только новенький и блестящий.
Все, кто не постеснялись себе это позволить, прыгали от радости: цель близка! Эдуард хотел оставить нож себе на память.
– Ни в коем случае! Положи – где лежал! – велел Орвуд. – Мы ведь должны будем его найти!
