Маргарет Уэйс - Второе поколение
В душе юноши зашевелилось привычное раздражение. Мапете! Нежное словечко, которым называют детишек!
Не дождавшись ответа, Лорана приобрела вид еще более смущенный и виноватый. Она поняла, что совершила ошибку.
— Мм... Ты ведь говорил с кем-то на улице? Я слышала лай собак...
— Это был сир рыцарь Как-его-там,— ответил Гил.— Я не запомнил имя. Он сказал...
Лорана отложила перо. Ее движения и голос были предельно спокойны.
— Ты пригласил его войти?
— Конечно, пригласил, — резко вмешался Танис. — Гил знает, что с Соламнийскими Рыцарями надо вести себя учтиво. Ну и где же он, сын?
— Перестань! Вы видели, что рыцарь уехал. Считаете меня абсолютным глупцом? — Гил терял контроль над собой. — Отец, будь добр, позволь мне договорить! Конечно, я пригласил рыцаря зайти, я же не невежа, и правила хорошего тона мне знакомы. Он сказал, что не может задерживаться, так как спешит домой, и велел передать вам с матерью вот это. — Юноша вытащил свиток. — Это от Карамона Маджере. Рыцарь останавливался в гостинице «Последний Приют», и когда Карамон узнал, что сир Уильям едет в этом направлении, попросил передать письмо. — Гил холодно передал свиток отцу.
Танис бросил на сына встревоженный взгляд, потом посмотрел на жену, которая пожала плечами и терпеливо улыбнулась, словно говоря: «Мы опять задели его. Опять!..»
Гил был «слишком чувствительным», как выражалась Лорана, но имел на это полное право. Желанное и долгожданное дитя, он всю жизнь был слабым и хилым, а в шесть лет вообще едва не умер, так что перепуганные родители, души в нем не чаявшие, с тех пор держали его «запеленутым в шелк», как гласила эльфийская пословица, не выпуская из кокона своей опеки.
Гил перерос свои болезни, но сейчас страдал от мучительных, изнуряющих мигреней, которые начинались со вспышки перед глазами и заканчивались ужасными страданиями, приводящими его в состояние, близкое к обморочному. Болезнь не поддавалась лечению. Жрецы Мишакаль пытались что-нибудь сделать, но так и не смогли.
Танис и Лорана слишком много времени проводили вне дома, стараясь сохранить слабые связи, объединившие разные народы и расы после Войны Копья. Гила же, слишком слабого для путешествий, оставляли на попечение преданной прислуги, обожавшей его не меньше, чем родители. Для всех них Гил оставался слабым дитятей, мучимым лихорадкой.
Из-за болезненности Гилу не разрешалось играть с другими детьми, и он только подозревал, что они вообще существуют на свете. Танис Полуэльф, любивший тишину, нарочно построил свой дом достаточно далеко от соседей.
Оставленного наедине со своими мыслями юношу одолевали странные фантазии. Одной из них была идея, что мигрени вызывает человеческая кровь, текущая в его жилах. Постепенно в душе Гила крепла уверенность, порожденная ночным кошмаром, привидевшимся ему после особенно жестокого приступа, что его мучения прекратятся, если он вскроет вены и выпустит эту чуждую кровь. Об этих фантазиях Гил никогда никому не говорил.
Лорана не стыдилась того, что вышла замуж за полукровку. Она часто дразнила Таниса за его бороду — признак человеческой расы. Самого Таниса тоже не смущало то, что он эльф лишь наполовину.
А их сын мучительно переживал это.
Гил мечтал об эльфийской стране, которую он никогда не видел и, возможно, никогда не увидит. Деревья Квалинести были для него более реальными, чем деревья в саду его отца. Он недоумевал, почему родители так редко ездят на родину, а когда и уезжают, оставляют его дома. Он знал — или думал, что знает,— что в этом повинно происхождение Таниса. Иногда Гил так возмущался по этому поводу, что сам себе удивлялся.
— Во мне нет ничего от отца! — убеждал он себя каждый день, стоя перед зеркалом и изучая собственное лицо в поисках первых признаков отвратительной растительности. — Ничего! — повторял он удовлетворенно, обнаруживая лишь чистую, гладкую кожу.
Ничего, кроме крови. Человеческой крови.
И поскольку Гил боялся этого, он не мог ни говорить об этом, ни смириться с этим. Приходилось хранить молчание.
Стена молчания между отцом и сыном росла год за годом и к этому времени достигла порядочной толщины.
— Отец, разве ты не собираешься читать письмо? — поинтересовался Гил.
Танис нахмурился, ему не понравился высокомерный тон вопроса.
Гил провоцировал отца, надеясь, что тот начнет отчитывать его, хотя сам не понимал, зачем делает это. Возможно, он хотел, чтобы Танис наконец сказал что-нибудь такое, чего никогда не говорил, о чем предпочитал молчать...
Но отец изобразил терпеливую улыбку, предназначенную специально для сына, и вытащил свиток из футляра.
Гил отвернулся. Подойдя к окну, он невидящим взглядом уставился на пышную растительность раскинувшегося внизу сада. Ему одновременно хотелось уйти отсюда и послушать, что сообщает в своем письме Карамон.
Гил не общался с большинством людей, с которыми был знаком, с теми, что приходили навестить его родителей. Он находил их шумными, неуклюжими и просто глупыми. Но веселого здоровяка Карамона юноша любил, любил его широкую улыбку и громкий хохот. Гилу нравилось слушать истории о сыновьях силача, особенно о похождениях старших, Танина и Стурма, исходивших весь Ансалон в поисках приключений. Сейчас они собирались, не будучи рожденными в Соламнии, вступить в Орден Соламнийских Рыцарей.
Гил не был знаком с сыновьями Карамона. Несколько лет назад, возвратившись из какой-то таинственной поездки вместе с Танисом, силач предложил Гилу погостить в «Последнем Приюте». Но Танис и Лорана даже слышать об этом не хотели. Юноша был так взбешен этим, что неделю угрюмо просидел, запершись в своей комнате.
Танис развернул свиток и быстро пробежал его взглядом.
— Я надеюсь, с Карамоном все хорошо? — спросила Лорана с тревогой в голосе. Она не вернулась к своей работе, обеспокоенно глядя на лицо мужа, читавшего послание.
Гил обернулся. Танис выглядел взволнованным, но, дочитав до конца, улыбнулся. Потом покачал головой и вздохнул.
— Младший сын Карамона, Палин, проходил Испытание в Башне Высшего Волшебства — и успешно выдержал его. Теперь он маг Ложи Белых Мантий.
— Сохрани, Паладайн! — воскликнула Лорана изумленно. — Я знала, что молодой человек изучает магию, но никогда не думала, что настолько серьезно. Карамон всегда уверял, что это мимолетное увлечение.
— Он просто на это надеялся, — заметил Танис.
— Поражаюсь, как это Карамон ему разрешил.
— А он и не разрешал. — Танис передал жене свиток. — Почитай. Это дело рук Даламара.
— Но почему же Карамон должен был запретить Палину проходить Испытание? — спросил Гил.
