Людмила Музыка - Сын герцога
– Мои воины все еще ведут поиски,- сообщил Баор.
– Вряд ли они что-нибудь найдут,- пожал плечами посланник хагана, а потом повернулся к Джаю,- тебе просто несказанно повезло. Целитель, который тебя лечил, совершил настоящее чудо. После такого не выживают.
Юноша только пожал плечами в ответ. Он не собирался рассказывать ни Райну, ни Баору о Натаэле. Правда, он и сам не знал почему (скорее всего, сработала старая привычка: сообщать только ту информацию, которая необходима).
Потом степняки еще долго обсуждали какие-то дела относительно Караша (полномочия посланника не ограничивались только делом Джая). Но молодой лорд только краем уха слушал их разговор. Вникать в детали все равно не было смысла.
Он так задумался, что когда Райн то ли в шутку то ли в серьез задал ему какой-то вопрос об устройстве Караша, ответил на него почти автоматически. И только потом сообразил, что только что полностью раскритиковал систему внутренней безопасности города. Кажется, он говорил очень долго. Потому что остановился только тогда, когда заметил легкую панику во взгляде Баора.
Райн тоже смотрел на сына герцога с явным удивлением, а потом озадаченно хмыкнул:
– Пожалуй, ты найдешь общий язык с Трианом…
Джай ничего не ответил, только обратил внимание на то, как затравленно посмотрел на Райна Баор. И ему даже стало немного любопытно, что же это был за таинственный Триан, если от одного упоминания его имени рэм Караша терял последние капли уверенности в себе.
* * *
Прощание с Баором вышло быстрым и каким-то скомканным. Чувствовалось, что собеседникам не терпелось избавиться друг от друга. Рэму Караша хотелось как можно быстрее закончить этот разговор. А Райн уже выяснил что хотел, и не собирался задерживаться в его доме. Поэтому, как только с традиционным обменом любезностей между посланником хагана и хозяином дома было покончено (Джай ограничился только прощальным поклоном), они, наконец, покинули дом Баора.
Небольшая заминка вышла только с Шеони, которую Джаю совсем не хотелось забирать из дома ее отца. На что он прозрачно намекнул Баору. Но ему хватило одного взгляда на побагровевшее от гнева лицо степняка, чтобы понять, что такого оскорбления степняк не потерпит. Поэтому пришлось забирать девчонку с собой.
Райна дожидались два воина-степняка. Здесь же были и все воины Джая. Чуть в стороне от них стояла Шеони. Маленькая фигурка, с головы до ног закутанная в бесформенные покрывала. Она испуганно прижимала к груди небольшой узелок (не много же вещей у нее набралось). Увидев юношу, девочка тут же подбежала к нему и спряталась у него за спиной. В ее глазах не было ни капли доверия (они слишком мало были знакомы, чтобы она научилась ему доверять), только страх и выработанная годами привычка послушно исполнять приказы того, кто имел право их отдавать. Наверное, нужно было ее успокоить. Но юноша отвлекся на воинов своего отряда. Они были обеспокоены, хотя и старались не подавать виду. Только Джай уже достаточно хорошо их изучил, поэтому его не могли обмануть безразличные выражения их лиц и нарочито расслабленные позы.
Но вот они заметили его, и юноша с удивлением отметил, как перестает нервно теребить поводья Хор. Как расслабляются сведенные напряжением плечи Зима, и холодная решимость в его глазах сменяется удовлетворенным спокойствием. Как едва заметно улыбается одними уголками губ Лиам, соскакивая с лошади. Он коротко поклонился, все еще немного обеспокоено осматривая его с головы до ног.
– Я жив,- произнес Джай, заметив его изучающий взгляд (пока того не посетила "замечательная" мысль – еще и осмотреть несуществующие повязки).
Лиам улыбнулся в ответ, а потом вопросительно посмотрел на Шеони.
– Это подарок рэма Баора,- объяснил сын. Если его ответ и удивил степняка, то он не подал виду. Только кивнул Хору, чтобы тот подвел лошадь Джая.
Наблюдавший эту картину Райн сдавленно хмыкнул (сын герцога стоял к нему достаточно близко, чтобы услышать это). Но уже через мгновение оказалось, что главное представление на этот день было еще впереди. А устроил его, как это ни странно, Лар.
Прежде чем Джай перехватил поводья, эльф подошел к нему этой своей стремительной и совершенно неслышной походкой (словно подкрался), а потом опустился перед юношей на колено и протянул ему его гайны. Он проделал это движение легко и быстро, словно Лар оттачивал это движение годами (впрочем, разве не так было на самом деле?). Вот его колено мягко толкнулось в дорожную пыль. Спина, как и полагалось, выпрямилась, а руки поднялись на строго необходимую высоту. Он наклонил голову так, чтобы видеть только носки сапог стоявшего перед ним лорда. Вся его поза выражала абсолютную покорность и готовность выполнить любой приказ. Как и полагалось рабу приветствовать хозяина.
Джай почувствовал себя униженным, как никогда. Но он прекрасно понимал, что любое произнесенное им слово или поступок, только еще раз убедят Лара в его правоте. И только поэтому ему удалось сдержаться.
Юноша не сразу заметил, как дрожали руки Лара, и вовсе не под тяжестью его клинков. Но стоило Джаю осознать это, как чужие эмоции захлестнули его (проклятый поводок, наконец, дал о себе знать). Его просто накрыло волной испепеляющей ярости эльфа. Тот был взбешен и практически ничего не видел перед собой – весь мир для него окрасился в багровые и алые тона, среди которых черным пятном выделялась только одна фигура – его хозяин.
Джай понимал, почему злился Лар. Ведь он сам разрушил разделявший их сознания барьер, отдал ему прямой приказ, ясно указав ему на его положение. И пусть при этом юноша думал только о том, чтобы не потащить эльфа за собой. Это ничего не меняло. Потому что истинно свободный определяет не только свою жизнь, но и свою смерть. А он в очередной раз напомнил эльфу что у него нет такого права (вернее Лар воспринял его поступок именно так). Поэтому эльф стал вести себя соответственно своему положению – так, как он умел (его очень долго этому учили – и кому как не Джаю было знать об этом). Ведь бунтовать можно было даже так – на коленях и с низко опущенной головой.
Стараясь разобраться в хаосе чужих эмоций, Джай неожиданно понял, что как это ни странно, Лар вовсе не ненавидел его. Эльф злился, чувствовал себя униженным, оскорбленным до глубины души, но все-таки не ненавидел. И осознание этого придало сыну герцога сил. Настолько, что он даже смог вырваться из плена чужих воспоминаний, мысленно отгородившись от них. Джай знал, что теперь ему придется долго восстанавливать барьер, но первые кирпичики в него были уже заложены. Сейчас главным было восстановить хрупкие нити взаимного понимания, протянувшиеся между ним и эльфом за прошедшие два года. Он забрал у Лара гайны, а когда тот, как и полагалось, замер на месте, ожидая разрешения подняться, Джай сказал ему только одно слово (то, которое должен был сказать):
