Гай Орловский - Ричард Длинные Руки – граф
Адальберт сказал почтительно:
– Ваша милость, он охотнее будет отвечать на дыбе. Когда жилы затрещат! Или когда начнут протыкать раскаленными прутьями.
Она кивнула.
– Тащите. Проследите, чтобы заковали понадежнее. Враги сделали ошибку, подослав такого заметного здоровяка… Впрочем, другого я бы не взяла в замок.
Винченц грубо рванул, суставы в плечах затрещали. Он с удовлетворением улыбнулся, мол, на дыбе ждет настоящая ломка костей, Адальберт усилил хватку на локте, поднимая мои руки так, что я поневоле согнулся, так и повели-потащили, я видел только пол, сперва покрытый шкурами, затем мраморный, гранитный, долго спускались по ступенькам. Сперва знакомым, а потом пошли выщербленные, грубо отесанные, в пятнах, как я понял с холодком, давно и прочно въевшейся в камень крови, словно камень пористый, а кровь состоит наполовину из разъедающей камень кислоты.
Пахнуло прохладой, сыростью. Меня подвели к стене, повернули и прижали к ней спиной. Довольно просторный подвал, в стенах толстые железные крюки, с некоторых свисают толстые железные цепи. В раскрытых дверях загородили проход, ощетинившись копьями и обнаженными топорами, пятеро стражей, раны которых леди Элинор уже залечила.
У горна переступал с ноги на ногу испуганный Ипполит. У него отвисла челюсть, когда увидел меня под стражей, Адальберт велел высокомерно:
– Закуй эту сволочь в крепкие кандалы. И прикрепи к стене!
У Ипполита вылезли и глаза, но быстро взглянул на злое и полное триумфа лицо Адальберта, поспешно поклонился.
– Все сделаю, ваша милость! Все сделаю.
– Сделай немедленно, – велел Адальберт. – Я прослежу.
Ипполит сказал торопливо:
– Это долго, ваша милость! Надо горн разжечь, угли добавить новые… Железо пока раскалится…
Адальберт бросил с холодной яростью:
– Я подожду. Если надо, сам встану к горну.
Он в самом деле ждал, пока испуганный Ипполит вызвал и начал подгонять помощников, те едва не сбивались с ног, разожгли горн, накалили железо. Я торопливо прикидывал шансы прорваться, Адальберт уже взял нож и пилил узел веревки на моих руках, сейчас я буду на какое-то время свободен, нужно только прикинуться совсем испуганным, дрожащим, подавленным…
Винченц вытащил из-за пояса нож и прижал лезвие к моему боку. Адальберт сделал то же самое с другой стороны. Улыбка на его губах змеилась недобрая, он прошипел:
– Дернешься – вскрою брюхо, пикнуть не успеешь. Вообще-то я хотел бы проверить тебя в схватке, но, увы, отсюда вытащат только твой труп.
Винченц сплюнул на пол.
– Не труп, – поправил он грубо, – а те куски, что останутся. Может быть, еще будут вопить и дергаться… Язык в таких случаях не урезают.
Я расслабил мышцы, момент не то что утерян, эти профессионалы мне его не дали вовсе. Молодые парни, помощники Ипполита, обернули мне ноги тряпками, чтобы не обожгло и потом не сбило железом до крови, Ипполит приладил толстые металлические скобы несколькими торопливыми ударами молота, я ощутил, как лодыжки плотно охватило тяжелым металлом.
Винченц сказал властно:
– Теперь на цепь!.. И – к стене!.. Да побыстрее, а то получишь у меня плетей!
– Сейчас сделаю, ваша милость, – прокричал испуганный Ипполит. – Уже делаю!
Подмастерья принесли бегом толстую цепь, Ипполит, вполголоса бормоча извинения, приклепал один конец к моей левой ноге, другой – к металлической скобе, плотно вмурованной между каменными блоками. Думаю, еще когда складывали крепость, эти скобы сразу проложили между каменными глыбами: какой же замок может существовать без подземной тюрьмы и камеры пыток?
Глава 2
Оставшись один, я безуспешно пытался повернуть погруженное под кожу кольцо на пальце. Хотя прикован так, что почти вишу на руках, при известном усилии могу дотянуться пальцами одной руки до запястья другой, несколько раз сумел захватить колечко, трогал, давил, поворачивал, но не удавалось стать ни невидимым, ни ускориться, ни хоть что-то еще, что дало бы шанс освободиться от этих цепей и выбраться на волю. Некоторое время тужился, стараясь вызвать то новое, что добавила гемма, погрузившаяся в сустав большого пальца, но, увы, то была, видимо, слишком уж нестандартная конфигурация, что не запустилась вовсе.
Дары призрачных предков Валленштейна тоже пока не срабатывали, с ними еще надо разобраться, я даже не знаю, что такое филигоны, как можно исторгнуть Боевой Клич и что это вообще, не говоря уже про невероятно нужное и ценное в моем положении умение видеть зеленых черепах.
Дверь лязгнула, побагровевший от натуги Раймон внес широкую жаровню на высокой треноге. Следом вошли Ипполит и Маклей, Ипполит с набором железных клещей, крюков, Маклей тащил мешок древесного угля.
Раймон с лязгом опустил на пол в двух шагах от меня жаровню. Лицо его было хмурым. Не поднимая на меня взгляда, сказал с горьким упреком:
– Что ж ты, Дик?.. Я тебе так верил… ты мне так понравился…
– Лазутчики должны уметь нравиться, – сказал Маклей наставительно. – Их этому специально учат.
– Может быть, – добавил Ипполит, – даже колдуны обучают, чтобы хитрить умели!
Все трое поплевали через левое плечо, сделали одинаковые жесты, отгоняющие злые чары. На меня посматривали с опаской, Ипполит сказал успокаивающе:
– Колдуны не выносят прикосновения железа! А он в таких цепях, что не всякий бык потащит.
– Не все, – возразил Маклей. – Даже леди железа не боится.
– Так то леди, – сказал Раймон с почтением. – У нее правильная магия.
Маклей поспешно согласился:
– Да-да, правильная. Э-э… женская.
Все переглянулись, замолчали. Ипполит начал раздувать огонь, Раймон посмотрел на горн, где среди углей будет накаляться железный прут, лицо дернулось. Мне показалось, что в глазах проступила жалость. Он передернул плечами и пошел к выходу.
Ипполит крикнул в спину:
– Останься, послушаешь, как этот гад признается!
– Перескажешь вечером, – ответил Раймон почти недружелюбно. Маклей взглянул ему вслед, поколебался, но оглянулся на меня, покачал головой и двинулся следом.
– У меня память плохая! – крикнул Ипполит им в спины.
– Ты такое сможешь забыть? – спросил Раймон. – Я – нет.
Дверь за ними захлопнулась, Ипполит отвернулся и старательно раздувал угли. Я с дрожью во всем теле посматривал на железный прут толщиной в палец, что зарылся острым концом в красное нагромождение. Плечи то и дело передергиваются, как только представлю, что этим прутом меня ткнут под ребра или в грудь. Сердце стучит бешено, в черепе жар от скачущих мыслей.
