Гай Орловский - Ричард Длинные Руки – Эрцфюрст
Я зашел на цыпочках сзади и похлопал его по плечу. Он в испуге обернулся.
— Ты пришел узнать, — спросил я ласково, — что тут трещит?
Он побелел, словно перед ним страшное привидение, прошлепал губами:
— Д-да…
— Так вот, — сообщил я страшную тайну, — это… был… я!
Он отшатнулся.
— Ваша милость, — сказал он шепотом, — пощадите…
— Ага, — сказал я еще ласковее, — все понял?
— Все, только пощадите…
— Снимай пояс, — сказал я, — и крепко свяжи себе ноги. Да так, чтоб не развязать, а только разрезать.
Он спешно содрал с себя веревочный пояс, сел и туго связал, но приободрился, сразу сообразив, что если связываю, то не убью, что было бы проще.
Я посмотрел по сторонам.
— Увы, придется убить… Руки связать нечем.
Он сказал умоляюще:
— Ваша милость, вон в том мешке целый ворох веревок, я сам его сюда относил!..
— Ладно, — сказал я. — Живи! Странно, при штурме замков достойные рыцари и лорды обычно гибнут, а слуг не трогаем… Что за потомство будет через лет пятьсот? Какие моральные ценности? Ах да, политкорректность и базовые либеральные ценности гуманизма…
Он не понял, только трусливо хлопал глазами, а я туго связал ему руки, заткнул рот тряпками.
— Лежи, — велел я, — если хоть хрюкнешь… ты понял?.. просто посажу на кол, я это дело что-то полюбил в последнее время.
Он кивками и ужимками начал убеждать, что больше вообще не шелохнется, он же не совсем дурак, он очень даже умный.
По лестнице я спустился торопливо, в холодном и сыром помещении гуляет ночной ветер, в окно заглядывают лохматые тучи.
Едва подошвы ощутили каменные плиты пола, донесся хриплый сонный голос:
— Ну и че там?
Послышались грузные шаги в коридоре. Я подбежал к двери и встал слева.
Створка распахнулась с треском, словно ее пнули ногой, в комнату вошел крупный толстый мужик в кожаном панцире.
— А ниче, — ответил я и с силой бросил дверь обратно.
Она едва не слетела с петель, с такой силой припечатала стража в лоб. Его выкинуло в коридор и ударило о стену напротив. Я быстро выскочил следом, никого больше, затащил его за ногу в комнату, захлопнул дверь.
Он не двигался, на лбу медленно проступает огромное красное пятно, там как будто даже вмятина.
Я покачал головой.
— Надо было не слугу посылать, а самому проверить…
Меч у него плоховат, но все-таки оружие. Я прикинул, как он в руке, двинулся по коридору, присматривался, прислушиваясь и даже принюхиваясь, что вроде бы не по-человечески, зато дает возможность заглянуть за угол, а это огромное преимущество.
Поднимаясь к покоям вожака, именующего себя бароном, все замедлял шаг и удваивал осторожность. Судя по картинкам, что рисует запах, здесь как в любой волчьей стае, все даже спят вместе, черпая в присутствии друг друга добавочную силу и уверенность.
Запах не дает четкие картины, но я «вижу» спящих прямо на полу с десяток скрюченных тел, а за ними, как понимаю, дверь в личные покои барона…
Я с силой постучал в дверь и заорал:
— Заключенные взбунтовались!.. Все на выход!.. Быстрее, быстрее!
Там некоторое время только сонно ворочались, сопели, наконец начали выскакивать в коридор с оружием в руках, но с почти закрытыми глазами.
Глава 14
Я быстро и жестоко зарубил первых же: сонные, неуклюжие, успевшие разжиреть на дармовых харчах, едва двигаются, никчемные бойцы, умеющие пугать крестьян только грозным видом, остальные вывалились кучей, насели разом, еще не понимая, что насели овцы на волка, а я уже в боевой ярости одних хватал и швырял вниз, а они там шлепались, как комья сырого теста, других глушил, как рыбу веслом, а когда выскочили сразу трое, снова пустил в дело меч, и стены забрызгало кровью.
Когда я сам вбежал в их комнату, там накинулись оставшиеся увальни, что за идиоты, рычат и дико гримасничают, вот щас испугаюсь, как пугались робкие крестьяне.
Я со злостью прошелся по ним, как лютый ветер по траве, раздавая зуботычины, хватая за головы и стукая лбами, а кого-то и просто о стену. Черепа трещат почти так же, как глиняные горшки, перестоявшие на жарком солнце.
Дверь из внутренних покоев распахнулась, барон выбежал полуголый, но с мечом в руке, за его спиной Заозерный и один из стражей.
Увидев меня, барон побледнел, торопливо сделал шаг назад и указал в мою сторону:
— Убейте его! На месте!
Заозерный и напарник не бросились вот так прямо, на лицах уже не страх, а откровенный ужас, а начали осторожно заходить с боков.
Я прыгнул в сторону, быстро отвел лезвием меча выставленное копье, ткнул острием в раскрытый рот, тут же повернулся к Заозерному, но дурак даже не попытался ударить мне в спину, слишком медлителен.
Я сказал люто:
— Ну, хрюкай?
Он выронил копье и упал на колени.
— Пощади!
— Господь пощадит, — ответил я. — А я не Господь.
Лезвие рассекло ему горло, я моментально повернулся к барону. Тот выставил перед собой меч, но все пятился, не спуская с меня затравленного взгляда.
— Ты дурак, — сказал я четко, — и набрал одних неуклюжих идиотов. Ты даже не знаешь, что такое настоящие воины. Хотя, наверное, в этом сонном краю они и ни к чему?
Он отступал, пока не уперся спиной в стену. Я думал, хоть сейчас зарычит и бросится, как загнанная в угол крыса прыгает на собак и людей, но он затрясся, выронил меч.
— Пощади…
— С какой стати? — спросил я.
Он опустился на колени, на лице смертельный ужас, сказал, всхлипывая:
— Пощади, я стану твоим слугой… Слабый всегда служит сильному. Ты — сильнее. Я буду делать все, что прикажешь.
Я спросил со злобным интересом:
— Думаешь, если успел бросить меч, то как бы неприкосновенен?.. А безоружного убивать нельзя?
Он прокричал, всхлипывая:
— Нельзя, нельзя!..
Я сказал сквозь зубы:
— А почему нельзя? Тварь я дрожащая или право имею? Сейчас проверим…
Я поднял меч, барон охнул и застыл, когда я быстро сунул кончик меча в его полуоткрытый рот, зубы запоздало скрипнули по стальному лезвию.
— Так тварь ли я, — повторил я снова, — или право имею…
Он смотрел умоляюще, глаза выпучены, вот сейчас я должен вздохнуть, убрать меч и сказать что-то высокопарное насчет того, что живи, гадина, руки марать о тебя не хочу, сунуть клинок в ножны и пойти прочь в надежде, что гад бросится на меня со спины, я тогда со всего размаха сладостно так это развернусь и красиво снесу его голову, весь из себя красивый, благородный и задумчивый.
— Так быть или не быть? — спросил я.
