Ольга Погожева - Я стану твоим врагом
Он никогда не знал любви, это верно — но много раз видел, как люди теряли голову, окунаясь в омут страсти. Подобного не случалось с Нестором, но то, что происходило сейчас, Януш с полной уверенностью всего своего лекарского опыта мог назвать первыми признаками помешательства.
И Клеветник его раздери, он готов был поклясться, что это помешательство и есть то самое чувство, которое люди называют любовью.
А ещё он знал — и это наполняло его сознание особенно жаркой волной отчаяния — что Нестор Ликонт всегда добивается своего…
— Януш, — ворвался в его мысли голос патрона, — едешь в лес вместе с Наалой. Всеми правдами и неправдами тащишь её с собой. Ты там был, ты знаешь, какие там… условия. А теперь, когда на трёх немощных осталась одна Юрта…
Лекарь усмехнулся: слышала бы Марион, как посмел её назвать валлийский командующий!
— Не ждите меня, — добавил Нестор, открывая дверь. — Как вернётесь, из поместья ни на шаг. Проследи за всем, Януш.
Лекарь кивнул, поднимая наконец глаза на патрона.
— Конечно, Нестор. Езжай спокойно, у нас всё будет хорошо.
Ликонт помедлил, точно собираясь сказать что-то ещё, затем, решившись, быстрым шагом покинул лабораторию. Януш с силой протёр глаза, прогоняя невесёлые мысли, и вышел следом.
Флорика погоняла коня, как могла, переходя с рыси в галоп, и едва успела к особняку, когда оттуда, поддерживаемый Ренольдом, вышел уже переодетый брат.
— Куды?! А лекарство?! — завопила она, спрыгивая с коня. — Фео! Даже мессир Януш со всем своим талантом не поставит тебя на ноги, если…
— Остынь, — разомкнул чёрные губы Фео, — доктор Гордей уже здесь. Ждали только тебя. Сейчас уколемся и поедем… остальные уже на местах.
— Фу, — поморщилась Флорика, рассматривая разукрашенное лицо брата.
Художники Большого Питона постарались на славу: чёрные разводы и жуткого цвета кожа, с кое-где прилепленными для пущего эффекту струпьями, вызывали стойкое отвращение и наверняка вселяли бы потусторонний ужас, не участвуй она лично в создании подобных «украшений».
Флорика перевела взгляд на сопровождавшего Питона Ренольда и едва сдержала рвотный порыв, сглатывая подпрыгнувший к горлу ком. Телохранитель широко ухмыльнулся, демонстрируя чёрные зубы, и девушка поспешно отвернулась, ожидая, пока бледный, но мужественно державшийся от вида подобных декораций храмовый доктор введёт своими чудесными иглами волшебное лекарство. Гордей вопросов, к его чести, по-прежнему не задавал, но люди Топора наверняка напомнят доброму доктору о необходимости держать рот на замке. В довесок к плотно набитому кошельку, конечно же.
Обведя пустующую улицу взглядом — что угодно, лишь бы не видеть разукрашенные рожи — Фло не надеялась увидеть здесь нищую попрошайку. Обычно громилы из охраны Ренольда не пускали сюда даже брехливых псин, подстреливая тех ещё на подходе — но эту, очевидно, задержать всё же не решились.
— Виверия, — признала городскую пророчицу Флорика.
В памяти всплыла их единственная встреча — в день свадьбы Таиры и Андоима — и четыре пророчества, которые старуха успела поведать до того, как королевский стражник прогнал её с площади. И ведь проклятая ведьма действительно не ошиблась! Грянул большой мор, и многие погибли. Её брат, Феодор, подарил поцелуй самой смерти — если так можно назвать их прощальный поцелуй с подхватившей лесную хворь Таирой. Невинная рука вернула городу спокойный сон — тоже правда. Фео дополнил их кодекс, ввёл новые законы и новые наказания за непослушание — в целом, благодаря его стараниям и помощи Ренольда с Бенедиктом, городу действительно стало спаться спокойнее. Вот только и его рука уже давно не была невинной. Пусть пришёл Фео к власти не путём убийства, как положено по кодексу — о чём, впрочем, не знал даже Бенедикт — но расправлялся с зарвавшимися бандитами достаточно хладнокровно, спуская Топору, своему личному палачу, многое из того, что раньше внушало ужас не только Флорике, но и ему самому. Иначе и быть не могло — Фео приходилось доказывать своё право главенства над остальными. Он поступал так, как должен был, меняя кодекс под себя медленно, постепенно — но неизбежно теряя значительную часть себя в процессе.
Что же там ещё? Старуха говорила что-то о силе двух, которые сотрут королевскую династию в порошок, или что-то вроде того…
— Эй, — Флорика сбежала со ступеней крыльца, выбегая мимо охраны на улицу, — стой! Виверия, или как там тебя…
Старуха и не думала уходить: остановилась, вперив немигающий взгляд в её лицо, закуталась в грязную накидку, пряча руки от ветра.
— А, дитя моё, — нараспев проговорила она, когда Флорика подошла ближе. — Не переживай. С твоим братом всё будет хорошо.
Голос пророчицы, против ожидания, оказался внятным и звучным — ничего похожего на то заунывное, утробное завывание, которое Фло слышала от неё на городской площади. Девушка нервно оглянулась на особняк, окинула взглядом готовых к отправлению лошадей, и вновь повернулась к старухе.
— И на том спасибо, — кивнула она. — А вот скажи-ка мне, старая, что ты там про королевскую династию-то пела? Будто двое повергнут её в прах…
Виверия улыбнулась, и Флорика едва не отшатнулась в страхе — улыбка у ведьмы оказалась молодой, слишком молодой для испещрённого морщинами лица, с ровным рядом крепких белых зубов.
— Так и есть, дитя моё. Сегодня твой брат поставит шах королю. А завтра ты поставишь мат его брату…
— О-Оресту? — уточнила Флорика. — То есть, эти двое и есть мы с братом? Ты… уверена, мать? Я не собираюсь свергать, убивать или давить в порошок принца Ореста! Может, ты спутала что-то? Скорее, это герцог Ликонт уберёт последнего из династии, чтобы дорваться до власти! Окстись, старая!
Вместо ответа ведьма прикрыла глаза, шумно втягивая носом воздух. Снова улыбнулась, отчего её лицо просветлело, сверкнула крепкими молодыми зубами.
— Чую его запах на тебе, — проговорила проричица медленно, с придыханием, и изменившийся голос её внезапно показался Флорике совсем не старческим. — Чистый и нетронутый… благословенный… скоро, уже очень скоро я дождусь своего…
Флорика не выдержала, отпрянула назад, когда Виверия распахнула неожиданно молодые глаза, и пошла прочь, накидывая грязную шаль на седые волосы…
Король Андоим ехал по просёлочной дороге, ведущей в обход города, к древнему кладбищу, на котором испокон веков хоронили знать. Сегодняшняя служба показалась как никогда утомительной и раздражающей — не то чтобы он часто бывал в храме, конечно. Погребальный звон, близость заразных улиц Галагата, взгляды придворных шакалов, сопровождавших его — всё раздражало, выводило из себя. А когда к процессии присоединился светлый герцог Ликонт, он окончательно рассвирепел, едва подавляя горячее желание наброситься на него тут же, порвать в клочья — голыми руками, если потребуется.
