Владимир Лосев - Месть Демона
В желудке загорелся огонь, губы снова обожгло, затуманились глаза. Я посмотрел на ветку, прикидывая высоту. Нет, без технических средств на эту ветку не взобраться. Пожалуй, стоит вернуться в город и купить веревку…
Тут в моих глазах потемнело, исчезли звуки, остался только стук сердца, ровный, громкий, как метроном, звучащий из репродукторов во время воздушной тревоги.
К горлу поступила тошнота, я куда-то рванулся, ударился больно головой, и только после этого смог открыть глаза. Они ничего не видели, мешала мутная пелена слез, я смотрел через них, угадывая что-то знакомое.
Я поднял непослушную руку, и услышал хриплый голос Романа, наклонившегося надо мной:
— Ты меня слышишь?
Я кивнул, отчего к моему горлу снова подступила тошнота.
— Ты неважно выглядишь…
— Помоги подняться, — прошептал я и почувствовал твердую крепкую руку, которая буквально вздернула меня куда-то вверх. В голове снова все закружилось, но перед тем, как все исчезло в мутном водовороте, я успел оглядеться.
Передо мной была все та же бытовка котельной, в которой ничего не изменилось за время моего отсутствия.
Я собрал всю волю в единый кулак и начал раздеваться.
— Что ты делаешь? Роман придерживал меня, чтобы я не упал. — Зачем снимаешь одежду?
Мне было плохо, нет, гораздо хуже, я умирал.
Сердце бешено колотилось в груди, казалось, что даже ребра звенят от его ударов, как церковный колокол. Во рту было так сухо, словно я провел не один день в пустыне без глотка воды. Даже слюна не выделялась. Руки и ноги тряслись, как у паралитика, а изнутри наружу рвалась желчь.
— Мне нужна вода, горячая или холодная неважно, только ее должно быть много, — прошептал я. — Душ, это то, что мне сейчас поможет…
Я сбросил с себя всю одежду, кроме трусов и направился к двери, Роман придерживал меня, чтобы не упал.
— Ради бота, уйди, — прохрипел я, когда мы зашли в пустую бетонную коробку. — Дай спокойно умереть. Не мешай…
— Ты не можешь умереть, пока все не исполнил, — недовольно покачал он головой. —
Воин должен свершить то, что обещал, и только потом умереть. Тебе нужно что-нибудь?
— Литра два молока, чашку крепкого чаю с сахаром, позже что-нибудь поесть, лучше жидкое, калорийное и горячее. А сейчас оставь меня, я буду лежать под горячей водой…
— Долго?
— Пока не отмокну…
— Не захлебнешься?
— Уходи, не мешай…
Роман отрегулировал температуру воды, сделав ее более-менее терпимой, и ушел, а я лег на деревянный настил. Меня вытошнило, потом еще раз, еще и еще…
В основном из меня выходила только желчь, зелено-желтая и противно пахнущая, да еще иногда остатки молока, превратившиеся в белесые ошметки. Все уносила с собой горячая вода в трубы, заворачиваясь в высокую воронку. Минут через пятнадцать я смог приподняться и сунуть голову под струю воды, пил и никак не мог напиться. Горячая вода была неприятной на вкус, поэтому я крутанул кран холодной воды, а еще через пять минут и вовсе перекрыл горячий кран, оставив бежать только ледяную прозрачную струю. Так сказать, жидкий холод внутрь…
От такой воды у меня даже зубы замерзли, поэтому пришлось отползти, меня вытошнило еще раз, и только после этого я решительно встал и залез полностью под воду.
Ледяной душ мне всегда помогал, но, как оказалось, не всегда, и точно не сегодня. То ли вода была слишком холодной: в бассейне детского сада она была комнатной температуры, то ли с моим организмом что-то происходило, а вероятнее всего и то и другое.
Такого результата я, конечно, представить не мог в самом жутком видении.
Сначала у меня перехватило дыхание, да так, что я не мог вдохнуть в себя даже самый маленький глоток воздуха минуты две или три.
Ощущение жуткое, особенно если не знаешь, удастся ли тебе вообще когда-нибудь втолкнуть в свои легкие хоть толику воздуха. Потом вдруг начал осознавать, что и сердце больше не бьется.
Я распрощался с жизнью, хоть и продолжал судорожно ползти в дальний угол душевой. Правда, происходило это на каком-то сумеречном уровне, в глазах-то было темно.
Только уткнувшись головой в бетон, я понял, что все еще жив, а еще через какое-то время осознал, что и ползти дальше некуда. От ледяной воды, которая все так же хлестала сверху, я отодвинулся, но не могу сказать, что мне стало легче.
По-прежнему нечем было дышать, хотя какой-то животный вой невероятным образом просачивался сквозь сомкнутые губы.
Потом, когда удалось вдохнуть немного воздуха, я заорал со всей силой, на какую в данный момент был способен. С этим криком выходило все, что накопилось во мне: раздражение, злость, страх, непонимание того, что происходит со мной и миром.
Не зря японцы в своих корпорациях создали звукоизолированные комнаты, в которых каждый может накричаться вдоволь. Это действительно помогает. Поверьте, стоит покричать, когда тебя никто не слышит, и сразу становиться легче.
После выползшего из меня истошного крика я, наконец-то, смог дышать, а синяя пупырчатая кожа на теле начала розоветь. Меня вытошнило еще раз на этот раз только желчью. Я с какой-то тоской посмотрел на плюющийся ледяной водой душ, собираясь с силами, потом встал на четвереньки, добрался до крана — по-другому не получалось — и закрыл его. Стало оглушающее тихо.
Никогда раньше не думал, что льющаяся вода производит такой жуткий шум. Хоть, конечно, читал о мощных водопадах, звук, которых не может перекрыть даже пароходный гудок.
После пережитой маленькой клинической смерти даже стук от падения капель заставлял меня морщиться. Я зажал уши руками, это хоть и не помогло, но в какое-то облегчение принесло.
Я лег на деревянный трап, прижав колени к подбородку. Поза зародыша. Говорят, что мы инстинктивно принимаем эту позу, когда нам становится плохо, и когда умираем. Как пришли, так и уходим.
Хотя вроде беспокоиться было больше не о чем, сердце билось нормально, в штатном режиме, но все остальное тело вело себя просто предательски. Внутри меня разрастался жуткий холод, от которого, казалось, что все мои внутренности смерзаются в ледяной комок, а кожа горела так, словно меня жарили на сковородке в аду.
Дышать по-прежнему было нечем, хоть легкие горели от яростных вдохов и выдохов, а в груди появилось странное ощущение. Никогда не предполагал, что у меня на груди так много мышц, и они могут так болеть.
Руки и ноги дрожали мелкой дрожью, а в глазах стоял серо-черный туман. Сколько это продолжалось, не знаю. Но не пять минут и даже не десять, а гораздо больше.
В какой-то момент мое сознание не выдержало, и все полетело в шевелящуюся темноту, в спасительный обморок. Я очнулся только тогда, когда Роман вытащил меня из душевой и положил на скамейку в бытовке.
