Сергей Костин - Охотник за бабочками
Хуан просто парил в воздухе, чуть выпустив из себя отростки глаз, внимательно просчитывая траекторию полета. Как только он заметил свободное от костей место, он сорвался с места и через мгновение оказался там. А еще через мгновение я заметил его в другом месте. Потом в третьем. И так далее.
Закусив губу до крови, я, с замиранием сердца, смотрел за зигзагообразным, скачкообразным полетом Хуана. Каждое мгновение мне казалось, что вот сейчас, вот сию минуту его накроет лавина ударов. Но когда дубинки, со свистом рассекая воздух, обрушивались на мохнатое тельце, Хуан оказывался в другом месте, старательно выпучивая глазки.
Метр за метром он пробивался к Кузьмичу. И чем ближе он был к принимающему, тем яростней была производимая на него атака. Те, кто промахнулся, стараясь все-таки взять свое, ломанулись поближе к центру событий, и возникла настоящая давка. Кости скрещивались с костями, ломались, крушили все на своем пути. И немало уже было трупов, а еще больше покалеченных и раненых.
Но ничто не могло остановить моего маленького, доблестного Хуанчика. Он появлялся и исчезал словно молния. Еще немного. Еще чуть-чуть. Три метра. Два метра. Вот уже я вижу, как Кузьмич растопырил свои ручонки и глаза, готовясь принять Хуана. Метр. Куча-мала. Давка. Уже никто не может даже и голову задрать, не говоря уже о дубинах. Последний бросок. Мужики бросаются на Хуана, как на амбразуру, грудью. Но уже ничего нельзя поделать. Потому, что Хуан аккуратненько приземляется в распростертые объятия Кузьмича, который обжимает его крепко-крепко, как может, целует, не разбираясь где перед, а где зад, и падает на бетонный пол, закрывая Хуана собственным телом. Все.
Растерянность мужиков длилась всего несколько секунд. Обнаружив, что никому так и не удалось прикоснуться к заветному мячу, все они, как один дружно плюнули на бетон, засунули за пазуху дубинки и, подтянув пояса, дружно двинулись к выходу стадиона.
Ни на меня, ни продолжающего валяться Кузьмича уже никто не обращал внимания. Я быстренько преодолел то расстояние, что разделяло меня от нашего избавителя. Хуана конечно, не Кузьмича же. Все живы и здоровы. Ни вмятин, ни царапины.
Кузьмич, приоткрыв глаза, которые он, наверняка, зажмурил от переизбытка старательности, спросил:
— Мы сделали это?
Мы сделали это, старый дружище. Сделали, да еще как. Всем мужикам на зависть. Теперь бы только они свое слово сдержали. С имуществом. Где это хренов главный распорядитель? А вот он, вспомнил о нас, о чемпионах пятилетки.
Вид у распорядителя был хуже некуда. Фуфайка съехала набок, в руках обломок кости, один глаз подбит, одно ухо отсутствует.
— Отыгрывание закончилось, — сообщил он. Как будто мы сами не догадываемся, — Согласно постановлению Революционного Временного Совета, мы возвращаем вам все ваше имущество строго по описи. На орбиту, согласно этому же постановлению, вас отбуксируют бесплатно, как первых отыгравшихся за всю историю цивилизации. При отбытии вам будут вручены памятные вымпела. Приезжайте к нам еще. Сыграем матч реванш.
От приглашения мы дружно отказались.
На корабле мы быстренько приняли все, как есть, не слишком сверяясь с описью, которую нам постоянно подсовывали под нос. И так было видно, что ребята, надо отдать им должное, практически ничего не позаимствовали. Так, если, по мелочам. Бронзовые таблички с дверей, сами двери, Кузьмичевские сухари и Кузьмичевскую спальную корзинку с центрального обзорного.
Все нормально ребята. Мы и так опаздываем. Буксируйте нас поскорее, не обращая внимания на некоторые неточности в описи. С кем не бывает.
Уже в открытом пространстве Волк пришел в себя, шепотом поинтересовался все ли в порядке и, узнав, что все, окончательно загрузил все свои системы.
Некоторое время ушло на разбор полетов. Кузьмич гневно обличал Корабль в несостоятельности и недееспособности. Его вопросы о неиссякаемой огневой мощи и супер мощнейших силовых установках повис в воздухе. Волк молчал и также молча проглатывал все обвинения в свой адрес. Правда, в самом конце все же, потребовал целых пятнадцать новых звездочек за перенесенный психологический стресс. Я сразу же разрешил. Но в бортовом журнале сделал тайную отметину. Цифру пятнадцать обвел тремя жирными кругами. Потом что-нибудь придумаем.
Молчал Волк вплоть до развилки. Видать его заело, что все события минувших дней прошли без его непосредственного участия, и едва мы остановились для последних консультаций перед новым направлением, он выступил с пространной речью, в которой говорилось, что он, Вселенский Очень Линейный Корабль испытывает вину за свою беспомощность и готов любой кровью искупить вину. А посему предлагает взять курс туда, где всем было обещано жениться.
— Хоть ржавую ванну. Хоть ржавый рукомойник. Ни от чего не откажусь, лишь бы вы мне снова поверили, — гневно осуждал себя Голос.
Посовещавшись с Кузьмичем, мы решили простить его на первый раз. Все равно нам без корабля, как бы, и делать нечего. А, посему, позабыв все обиды и упреки, я дал команду лечь на новый курс, и занялся тщательной подготовкой своего внешнего вида. Все-таки на женитьбу ехали. Кто его знает, как там все обернется.
Космос плавно ложился под тяговые дюзы Вселенского Очень Линейного Корабля, звезды освещали нам дорогу, редкие, в здешних местах кометы, приветливо махали нам огненными хвостами. Мимо проносились созвездия, целые галактики, которым не было ни числа, ни края. Вру, конечно. И число, и край, безусловно, были. Да только кто их считал, галактики-то? Кому они сердешные нужны? Со своими бы разобраться.
Всего на третий день нашего бешеного полета, когда Корабль выжимал из себя все, что мог, мы прибыли на место.
Волк заглушил двигатели, стряхнул с себя мелкой дрожью космическую пыль и сообщил:
— Прибыли, командир. Дальше некуда. Край света.
Я в это время намазывал зубной пастой магнитные кроссовки. Белое, оно как-то всегда к лицу.
Глянув в центральный обзорный, я недоверчиво поджал губы. На край света окружающая действительность не походила. Звездам не было счета, а бездне глубины.
— И звезды без счета и бездны без дна. Открылась нам бездна, звездами полна, — тут же процитировал я вслух собственные мысли, дабы они были занесены навечно в бортовой журнал. Умные мысли не так то часто приходят мне в голову. А для потомков надо же оставить что-нибудь величественное.
— Хорошо сказал, командир, — Кузьмич как-то саркастически похлопал в ладоши, а валявшийся рядышком с ним Хуан согласно поморгал ресничками. Могли бы и не говорить. Я и сам знаю, что хорошо.
— Где край света, и куда мы прибыли? — поинтересовался я, разглядывая ничем не примечательную наружность.
