Дэниел Абрахам - Война среди осени
— Вы всегда давали хорошие советы, почтенный Аютани, — сказал Баласар. — И сейчас я благодарен вам за мудрые слова.
— Никакой мудрости тут нет. Обычный страх за свою шкуру. Не хотелось бы мне превратиться в ледяную статую где-нибудь на бобовом поле.
— Благодарю вас, — повторил Баласар, и по его голосу стало ясно, что разговор окончен.
Синдзя поклонился ему, кивнул Юстину и вышел. Дверь закрылась с тихим щелчком. Юстин кашлянул.
— Думаешь, он лжет? — спросил Баласар. — Он долго прожил в Мати. Если и есть на свете место, которое ему дорого, то оно именно там.
Юстин нахмурился и скрестил руки на груди. Баласару показалось, что воин постарел. И ему тяжело далось известие о гибели Коула. В каком-то смысле, они остались одни. Да, в поход отправилось целое войско, но только они двое прошли весь путь с начала. Только они побывали в Пустошах. Только они могли сейчас говорить и до конца понимать друг друга.
— Он сказал правду, — неохотно согласился Юстин. Поддержать Синдзю ему было нелегко. — Я слышал о северных городах. Морозы там в самом деле страшные. Даже тут становится холодно, а ведь в Тан-Садаре зима мягче.
— А что поделать с армией Мати?
Юстин пожал плечами.
— Это был нечестный бой. Если соберем всех из Утани и Тан-Садара, получится втрое больше людей, чем оставалось под конец у Коула.
Даже если они отправятся в путь сейчас, подумал Баласар, недели уйдут на то, чтобы добраться до Мати. Один буран окажется страшнее битвы. С другой стороны, можно спокойно перезимовать в Тан-Садаре, а по весне без потерь дойти до Мати. Весной они отомстят за гибель Коула тысячу раз. Никто не придет на помощь Мати. Серьезные укрепления за такой срок построить нельзя.
Единственной броней врага был снег, но с приходом тепла город лишится последней защиты. Любой полководец Гальта посоветовал бы ждать, строить планы, готовиться, копить силы. Но в Мати остались поэты, а Баласару было что терять.
Он оставил карты и поднял глаза на Юстина. Они долго смотрели друг на друга — единственные люди в мире, которым не нужно было обсуждать, в каком положении они оказались, что могут предпринять и чем рискуют. Они понимали все без слов.
Юстин кивнул:
— Скажу остальным.
20
«И вот полукровка с Бакты вылез наружу, прижался к стене и пошел, осторожно переставляя ступни по узенькому карнизу. Так, шажок за шажком, он добрался до решетки, за которой сидела императрица».
Ота замолчал, оставив мальчишку с Бакты висеть на стене башни-тюрьмы. На этот раз Данат не спросил, что было дальше. Он крепко спал. Ота посидел немножко, глядя на сына, потом закрыл книгу, положил ее на старое место возле двери и погасил светильник. Данат пробормотал что-то, зарываясь поглубже в одеяла. Ота тихонько приоткрыл дверь и выскользнул в подземный коридор.
Лекарь, который остался дежурить у дверей, изобразил позу почтения. Ота сложил руки в жесте благодарности, а потом направился на север, к широкой спиральной лестнице. Если подняться по ней, можно было попасть в верхние залы подземного дворца, если спуститься чуть ниже, она привела бы в личные покои Оты и на женскую половину. Воздух согревали небольшие медные светильники. Пахло горячим маслом. Стены подземелий были светлей песчаника, и казалось, что они добавляют к свету пламени свой собственный. Дойдя до лестницы, Ота остановился.
Наверху Мати потихоньку готовился к переезду в подземные чертоги, переходы и комнаты. Долгая холодная зима была уже не за горами. Бани сливали воду из труб, уводили из котлов ниже, в подземные бассейны. Хранилища на башнях заполнялись летними вещами, и огромные площадки ползали вверх-вниз по древним каменным направляющим. Раньше в широких сводчатых проходах, которые превращались в улицы и дороги, пели нищие. С тележек пахло говяжьим супом, свининой с пряностями, рыбой и горячим рисом, миндальным молоком и медовыми лепешками. Уличные торговцы зазывали и соблазняли кушаньем всех без разбора: любопытных, голодных и тех, кто успел проголодаться совсем чуть-чуть.
Только этой зимой все вышло иначе. Едой больше никто не торговал. Ее распределяли утхайемцы по сложной системе, которую придумала Киян. Жителей Сетани поселили в нижнем городе и шахтах на равнине еще до того, как Ота и его армия вернулись и привезли весть о разгроме гальтов. Теперь в каждом жилище, где раньше хозяйничала одна семья, теснилось две, а то и три.
В глубине души Оте отчаянно хотелось подняться из дворцов на верхние ярусы, углубиться в паутину коридоров и тоннелей, проложенных друг над другом. Он понимал, что не стоит обманываться: это лишь кажется, что если он увидит все своими глазами, городом легче станет управлять, легче исправить просчеты. И все же наверх тянуло ничуть не меньше.
Он вздохнул и пошел вниз. Женскую половину, рассчитанную на дюжину-другую хайских жен, с помощью ширм, занавесов и перегородок разделили на несколько покоев поскромнее. Здесь поселились члены утхайема, мужья и жены вместе. Вполне разумное решение, ведь сама Киян почти никогда не пользовалась своими комнатами по назначению. И все же трудно было привыкнуть, что люди живут слишком близко друг от друга. Иногда поздней ночью Ота даже слышал голоса тех, кто проходил мимо.
Синие с золотом двери его собственных покоев были закрыты. Слева и справа застыли два стража. Оба изобразили позы приветствия. Ота заметил, как быстро он стал думать о них, как об охране, а ведь совсем недавно воспринимал, как простых слуг. В их обязанностях не появилось ничего нового, одежды остались прежними. Не мир переменился. Переменился он сам.
Киян сидела за туалетным столиком, держа в руке гребень с широкими зубьями. Ота ласково отобрал его, сел чуть позади и сам принялся расчесывать длинные волосы жены. Они стали жестче, и серебряных среди них теперь стало почти столько же, сколько черных. Он заметил, что на щеке у нее появилась маленькая ямочка. Киян улыбалась.
— Я слышала, что говорил хай Сетани сегодня, — сказала она.
— И что же?
— Он сидел в одной из чайных. Честно говоря, не в самой пристойной.
— Не буду спрашивать, что ты сама там делала.
Киян тихонько рассмеялась.
— Всего лишь слушала хая. Но и того хватило. Знаешь, он о тебе высокого мнения.
— Боги, — вздохнул Ота. — Он опять называл меня так?
— Представь себе, да. Слово Император прозвучало не раз. Кажется, он думает, что если ты прикажешь, и солнце ярче засияет.
— Похоже, он забыл первый бой, в котором из-за меня почти все войско погибло. Забыл, что я не смог спасти дая-кво и поэтов.
