Владислав Русанов - Заложник удачи
— Шпильман Олешек по прозвищу Острый Язык из Мариенберга!
— Что-то не похож ты на мариенбержца, — недоверчиво пробормотал десятник.
— Я гляжу, у вас в Ошмянах встречают по одежке? — подбоченился музыкант. — Я был в гостях у вас не так давно по приглашению каштеляна — пана Божидара герба Молотило.
— А! То-то я гляжу, вроде видел тебя где… А ты, борода?
— А я — Ярош Бирюк, — напрямую выдал разбойник, чем ошарашил не только стражников, но и рыцаря со спутниками. Он что, совсем из ума выжил? Назваться настоящим именем — это ж прямая дорога в колодки, а то и на плаху.
Десятник заморгал в недоумении. Видно, подумал: может, какой кметь неудачно пошутил?
— Что глазами лупаешь, елкина моталка? — оскалился Ярош. — Не видишь, я сдаваться явился?
— Тогда… это… Давай с коня… И… это… в буцегарню. — Пожилой махнул рукой остальным стражникам. Они придвинулись, сжимая гизармы.
— Не тебе, дядя, — небрежно глянул на них с конской спины лесной молодец. — Сдамся только королеве.
— Какой я тебе дядя? — насупился десятник. — Бегом с коня, я сказал!
Широкоплечий чернявый стражник, стоявший с ним рядом, негромко проговорил:
— Погоди, Ждан, может, панство какую-нито вольность объявило… Перед войной-то. Вон и Сыдор… — добавил он совсем тихо.
— Во-во, — нагло заявил Бирюк. — Самую что ни на есть вольность. Кто сам сдается, тому еще и мешок серебра приплачивают.
— Да ну?! — ахнул Ждан.
— Ну да! А ты рот не разевай, служивый. Про мешок — это только для таких, как я и Сыдор, молодцев. Но пива я тебе налью, как с поста сменишься. Обещаю!
Хватающий ртом воздух, как выброшенная на берег рыба, стражник не сказал ничего, только рукой махнул — заезжайте, мол.
Во дворе замка они спешились.
Конюхов почему-то не нашлось.
— Да и леший с ними, — коротко заметил Ярош и хлопнул своего коня по крупу. — Иди гуляй!
— Зачем ты назвался? — спросил Годимир, пристраиваясь рядом с разбойником, который, несмотря на хромоту, стремительно шагал к дверям.
— А надоело! — отмахнулся Бирюк. — Сыдор, значит, должен тут как сыр в масле валяться? Вот ему шиш! С тем же маслом! Теперь, пан рыцарь, так будет — или он, или я. Из Ошмян только один уйдет.
Олешек незаметно для разбойника постучал себя по лбу, возвел очи к небу.
«Ну, уж нет, — подумал Годимир. — Сыдор — мой. Никому не отдам. Не поделюсь и не просите!»
Главная зала, памятная драконоборцу по многим событиям, встретила их ярким светом десятков факелов, отблески которых играли на начищенных доспехах, развешанных на стенах, освещали сидевших за столом рыцарей.
Панов собралось довольно много.
Не столько, конечно, как на том пиру, когда пан Стойгнев обвинял Годимира в незаконном ношении рыцарского звания, но все-таки.
Словинец различил много знакомых лиц.
Вот и королевич Иржи из Пищеца в суркотте с двумя присевшими карпами. Шишка на лбу поморича уже прошла, но кровоподтек остался. Ничего, надо будет — добавим. Рядом с ним сидел «мантихоровый» рыцарь, чей меч до сих пор оттягивал пояс Годимира. Как же его… Ах, да! Пан Езислав.
Во главе стола сидели пан Божидар герба Молотило, нависавший, как скала, над панами Криштофом герба Черный Качур и пан Добритом герба Ворон — один в белой суркотте, другой в васильковой с изображенными на них черными птицами.
А в центре залы, купаясь в восторженных взглядах рыцарства, стояла Аделия, прямая и строгая в черном платье, обшитом лишь по вороту и манжетам серебряной тесьмой. В ее волосах неярко отсвечивал золотой венчик короны Ошмян. В руке сверкал поднятый меч.
Годимир еще не видел лица человека, застывшего перед королевой на одном колене, со склоненной головой, но уже понял, кто это.
Сыдор! Хладнокровный убийца, расчетливый предатель, похотливый кобель…
И его сейчас посвятят в рыцарское звание!
— …За мужество и доблесть, за отвагу и честность, — звонко звучал голос Аделии, — за верность Ошмянам, я, Аделия герба Трилистник, волею Господа нашего, Пресветлого и Всеблагого, королева Ошмян, правом моим и привилегией посвящаю тебя в рыцари. Служи верно, пан Сыдор герба Молотило. Стерпи этот удар, и ни одного больше.
Меч плавно пошел вниз, опускаясь плашмя на плечо коленопреклоненного.
— Стойте! Погодите!!! — бросился вперед Годимир.
И опоздал.
Сталь коснулась темно-вишневого суконного зипуна, в который по случаю праздника облачился вожак хэвры.
— Слава рыцарю Сыдору! — крик, вырвавшийся из луженой глотки Божидара, перекрыл все прочие звуки.
— Да погодите же! — Словинец шел вперед, затылком ощущая недобрые взгляды. Но он не оборачивался. Знал — справа от него вышагивает Ярош с загорским мечом, а слева — Велина, в посохе которой никто не заподозрит грозное оружие, а напрасно.
Сыдор поднялся на ноги, обернулся, расправил плечи. Годимир обратил внимание на его подрезанную бородку, тщательно зачесанные волосы. Красавец, да и только. Куда уж там самому словинцу — грязный, оборванный, чуб всклокоченный, щетина на щеках уже может носить гордое имя бороды.
Бледность на мгновение тронула щеки вожака хэвры и тут же уступила место гневному румянцу. Сыдор картинно избоченился, взялся за меч.
— Пан Годимир из Чечевичей? — удивленно проговорила Аделия.
— Он самый, твое величество, — с поклоном отвечал рыцарь.
— По какому праву?! — вскричал Божидар. Каштелян вертел головой и явно прикидывал — махнуть через стол или обходить.
Не обращая на него внимание, Годимир приблизился к королеве. Остановился в трех шагах, смерил Сыдора презрительным взглядом. Сказал медленно, раздельно:
— Я пришел, чтобы предупредить тебя, твое величество, и все панство ошмянское о предательстве.
— Да как ты посмел… — Новопосвященный пан герба Молотило прищурился, сгорбился — вот-вот бросится в драку.
— А тебя, Сыдор, песий хвост, вообще никто не спрашивает! — рявкнул Ярош.
— Беда, твое величество, — громко произнесла Велина. — Загорье на пороге!
— Мне это и так известно… — озадаченно проговорила Аделия. Оглянулась на ближних рыцарей, как бы в поисках поддержки.
Пан Добрит не стал церемониться, прыгнул одним махом через стол.
— О каком предательстве ты говоришь, пан Годимир из Чечевичей?
— О предательстве, которое замыслил вот это мерзавец, — твердо, глядя Сыдору в глаза, отчеканил драконоборец. — Обманом втерся в доверие ее величеству и всему панству ошмянскому.
Разбойник шагнул было вперед, но пан герба Ворон остановил его, придержав за плечо:
— Погоди, пан Сыдор. Сдается мне, пан Годимир не в себе. Вот так вот. Тут разобраться надобно, а не за железки хвататься. А ты, пан Годимир, остынь. Чтоб такими обвинениями бросаться, надобно веские доводы приводить. А иначе хула получается и клевета. Вот так вот!
