Марина Дяченко - Пещера
Даже беззаботный Алериш обеспокоился. Раман скверным голосом скомандовал перерыв и, ни на кого не глядя, ушел к себе. Через минуту к нему в кабинет поскреблись – разведка спешила донести обстоятельства вчерашнего происшествия.
Ярость Рамана была холодной и страшной. Он наперед знал, что сделает то, чего делать не следует. И снова-таки знал, что не отступит.
Перепуганная секретарша позвонила Клоре – ее отзывали из отпуска, ей предписано было явиться лично к главрежу, и немедленно. Вероятно, Клора почуяла запах жареного – потому явилась покаянная, бледная, почти без косметики и в очень красивом, романтического покроя платье.
Раман не стал объясняться. Клора выслушала приказ о собственном увольнении, Раман подписал его в ее присутствии и тут же отдал секретарше. И велел Клоре спуститься в бухгалтерию, где ее ждет расчет.
Блондинка не поверила.
Никто не поверил; весть пожаром пронеслась по театру, на скамейке под Рамановыми окнами собралась молчаливая, окутанная табачным дымом толпа.
Раман и сам до конца не верил, что делает это собственными руками. Клора была ЕГО актрисой, он сам ее вырастил и воспитал, Клора нужна была театру, одна из тех, на ком держался репертуар; ее уход оставлял после себя дыру, которую еще предстоит заклеивать и замазывать, но Раман знал, что обратного хода не будет.
Если бы Лица была мстительной – что ж, это был ее день и зрелище как раз для нее. Клора Кобец ревела белугой на глазах у всех, и даже сволочи-инспектора явились посмотреть на столь живописное зрелище; господин Кович, а как у вас в театре с моральным климатом?..
Клора рыдала. И, обливаясь слезами, обещала Раману вскорости покончить с собой.
Еще одна, подумал он почти весело. То-то господам инспекторам была бы пища для размышлений…
Но он знал, что Клора совершенно не из тех, кто выполняет подобные угрозы. Клора устроится, например, в театре комедии и будет оттуда потихоньку ненавидеть Ковича, и делать свою маленькую карьеру, и гордо нести знамя несправедливо гонимого таланта…
Он велел помрежу объявить конец перерыва и собрать на репетицию всех, кто был вызван с утра. Лицу привели за руку – бледную, с мокрыми глазами, не знающую, куда себя девать.
Раман объявил прогон эпизода – и стойко дотянул его до конца, не обращая внимания на исполнительницу главной роли, которая дошла до того, что забывала на сцене текст.
Газета попала ему на глаза совершенно случайно. Он вот уже две недели не читал газет – содержимое почтового ящика стопкой лежало в прихожей, под зеркалом, и стопка все росла и росла. Теперь ему понадобилось завернуть копченого осетра – он выудил из середины широкий разворот «Вечерней», отнес в кухню и, уже шлепнув осетриное тело в центр листа, наткнулся глазами на крохотную стыдливую заметку.
«Вчера поздно вечером случился неприятный инцидент около дома государственного служащего господина Тритана Тодина. Маниакально возбужденные, лишенные мотиваций особи напали на прохожих, в числе которых были господин Тодин и его жена. Психически больные задержаны, пострадавшие доставлены в больницу, ведется следствие; Охраняющая глава обещает принять все необходимые меры, чтобы избавить сограждан от подобных всплесков маниакальной активности…»
Пострадавшие доставлены в больницу.
Раман механически вытер о край газеты жирные пахучие пальцы. Постоял, бессмысленно глядя в текст, направился к телефону, потом одумался и вернулся, чтобы вымыть руки с мылом. Он терпеть не мог рыбного запаха, отделенного от собственно рыбы.
Двоих из его приятелей-журналистов не было дома. Третий – тот самый, что носил на галстуке стеклянную божью коровку – оказался поразительно равнодушным:
– А? Да, была какая-то скверная заварушка… Это по медицинской части, я этого не люблю, знаешь, неаппетитно, кровь… Да, кровь была… Да при чем тут твоя Нимробец? У нас из-за нее и так были неприятности, пристали из Охраняющей главы, подавайте, мол, доказательства, предъявляйте потерпевшую, а какая потерпевшая, если она молчит?! Раман, ты человек хороший, но не было в той заварухе Нимробец и близко, там одни мужики… А? «И его жена»? Жена Тодина?! Нимробец? Ну-у-у… Эдак выходит вообще, что ты нас подставил, нет?..
Распрощались прохладно. Раман положил трубку, прошелся взад-вперед по комнате, потом пошел в прихожую и выудил из кармана пиджака сложенную вчетверо бумажку с телефоном. Только телефон – ни имени, ни адреса.
Честно говоря, он не думал, что придется этим телефоном воспользоваться.
Гудок. Еще гудок. Если подойдет Тодин, решил про себя Раман, если он подойдет – брошу трубку.
* * *Ночью он опять был в Пещере и опять удачно. Помнилась погоня, несущиеся навстречу каменные глыбы и белые вспышки в глазах – но больше ничего не помнилось, Раман брился, с отвращением глядя на желтоватое несимпатичное лицо в зеркале, сааг чертов, опять задрал кого-то, опять…
Репетиция была назначена на десять. Полноценная репетиция, с вызовом цехов, с музыкой; не доверяя композитору со стороны, Раман сам, собственноручно насобирал старинных мелодий в оркестровом исполнении и уже приблизительно знал, как будет выглядеть фонограмма.
Алериш, непосредственный, как ребенок, бурно радовался обилию обслуживающих его людей. Роптали гримеры – увидев на сцене результат их работы, Раман грубо велел немедленно умыть актеров. Половина исполнителей была моложе своих персонажей, необходим был возрастной грим, но Раман слишком бурно реагировал на нарисованные морщины, и гримеры не могли понять, чего от них хотят.
Вся эта суета – свет, проба грима, проба костюмов – призвана была скрыть от посторонних глаз полную опустошенность главной исполнительницы, которая то ударялась на сцене в фальшивую истерику, то вообще не знала, куда себя девать, понимала, что заваливает роль, и обреченно барабанила текст, избегая смотреть в сторону режиссерского пульта. А когда Раман поднялся на сцену, чтобы наглядно показать Алеришу замысловатый переход – Лица попросту отшатнулась от него, и в ее мимолетном взгляде был такой ужас, что Раман скрипнул зубами.
Черт. Если бы Клору можно было уволить еще раз – он сделал бы это. Он бы каждый вторник брал ее на работу, чтобы по пятницам с позором изгонять…
Впрочем, если честно, Клора – лишь эпизод. Он, Раман, сам виноват. Не со всеми подряд можно позволить себе саажье обращение.
Лица поймала его угрюмый, насмешливый взгляд – и втянула голову в плечи.
Он закончил репетицию на час раньше. Вечерняя назначена была на восемь – Раман специально передвинул ее попозже, чтобы высвободить день. На шесть у него назначена была встреча.
