Елена Первушина - Короли побежденных
Это уже было прямое оскорбление. Кажется, он проверял границы моего терпения. И мне захотелось его удивить.
— Трость рано или поздно изгрызут, как простую палку, — ответил я с ехидцей.
— Все мы со временем помрем, — безмятежно согласился островитянин, — только когда переплывешь море и увидишь, как велик мир и сколько в нем разных жизней, прочее становится не так важно.
Тут я понял, насколько мне не хватает Рувена. Ашенец был хитрющим лисом.
— А с королем что сталось? — поинтересовался я.
— Другого призвали, разумеется.
— Как это?
Ответить он не успел. Загудели колокола Храма (они тут были вместо Рувенова Урагана) и позвали меня на вечернее предстояние Огню. Здешний Наставник охотно давал послабления воинам, но нужно было сделать щедрое пожертвование на строительство Храма, а я берег отцовские деньги.
Но, пробежав шагов десять, я все же вернулся и спросил еще:
— Тебя-то как зовут?
— Март.
Я снова удивился:
— Вроде, говорят, у ашенов имена потруднее.
— Ну, мы давно уже не называем детей старыми именами. И не учим поклоняться нашим старым богам, а просто посвящаем их Огню — так же, как вы. Зачем без конца ворошить пепел?
Все предстояние я думал о своем резчике. Лаур говорил: «Мы должны во что бы то ни стало привести этих несчастных нечестивцев к Огню. Мы должны учить их и Словом, и Мечом. Они потеряют свое лицо и выучат наши законы, наш язык, нашу веру, потому что мы служим самой прекрасной и великой силе на свете и предстоим Истине. Они страдают в грязи этого мира и не могут найти выхода из своих страданий, потому что в этом мире такого выхода нет. Но мы научим их, как принести все несовершенство и мира, и наших собственных тел на очищение Извечному Огню. И тогда они, так же как и мы, коснутся вечного Блага, Красоты и Справедливости». Это было понятно. Понятно было и то, что тарды все время норовили оттолкнуть руку помощи и погрязнуть в несовершенстве этого мира еще глубже. Я иногда воображал себя тардом и чувствовал, до чего обидно ютиться на задворках, у самого побережья, и вспоминать о былом величии своего народа. Но этот черноголовый говорил о ничтожестве, в которое впал его род, о забвении обычаев предков совершенно спокойно. Странно встретить врага, который с тобой согласен.
Во всяком случае, одно было ясно: сегодня я нашел для себя в Каларисе новое развлечение.
Глава 5
Я лежал, вытянувшись на топчане, в состоянии безмятежного блаженства и лениво размышлял, пожевать чего-нибудь или и так будет хорошо, когда в комнату влетел разгневанный Йорг:
— Ражден, ты вообще о чем думаешь? — бросил он мне с порога.
— Вообще? Съесть что-нибудь или пока не стоит.
— Ах, вот как, значит?
— Только боюсь, если я встану, у меня отвалятся руки или ноги. А собственно, что тебя тревожит?
— Я надеюсь, что отвалится твоя дурацкая голова! Ты что, теперь подрядился Храм строить? Денег мало или славы Эвмена захотелось? Может, и мне теперь за то бой?
А- а, протянул я удовлетворенно, так вот ты о чем! Так ведь говорить-то не о чем. Подумаешь, пару раз ворот покрутил, но ведь просто так, на спор. Каменщики стали подначивать, ну я и…
— Если ты позволяешь, чтобы над тобой смеялись все рабы в округе…
— Они бы смеялись, если б я отказался или не смог. А если я буду на каждом шагу пыжиться и надувать грудь, то попросту свихнусь тут от безделья, да и ты, по-моему, тоже. Так что, и правда, присоединяйся-ка ко мне.
— Точно. Точно ты уже свихнулся. Линкарионцы и так над нами во все горло хохочут, а тебе все мало.
— Они что, к тебе цеплялись?
— Не важно, — ответил Йорг воинственно.
Я медленно, как осенний лист, опустился с небес на землю. После нападения тардов мы с неделю спали, не расставаясь с оружием. Но сейчас была уже середина осени, пошли первые дожди, задул ветер с моря, тарды (если верить Марту) занялись своими полями и огородами, и было похоже, что до зимы никакие напасти Храму больше не грозят. Поэтому мы дулись в кости, бражничали и закисали. Я был бы сейчас рад-радехонек и самому завалящему приключению, но драки с линкарионцами в темных углах приключением не назовешь. И тут меня осенило.
— Не вешай нос, побратим! — воскликнул я и, охнув, сел на топчане. — Ражден Милосердный нас не оставит. Мы разберемся с этими позорными насмешниками в два счета. Да, именно так, — добавил я задумчиво. — Именно в два счета.
***
Я не торопился. Присмотрелся к линкарионцам, выбрал среди них заводилу — невысокого рябого парня — и подловил его на заднем дворе при всем честном народе, чтобы он не испугался.
— Послушай, тут, кажется, кто-то не верил, что я по праву ношу свой герб?
— Может быть, и так. — Он потихоньку стал настраиваться на драку.
— Так я вот что подумал: если я разобью тебе нос или ты мне, это ведь ничего не докажет, правда? Нужно решить все раз и навсегда. Пусть будет турнир.
— Что? — у него аж кулаки разжались от изумления.
— Нас, таросцев, двое. Вы выставляете двух своих, и дальше все по правилам — поле, герольды, копья и мечи. Победивший получает оружие побежденного. Ну что, пойдет?
Он, как то и пристало человеку благородному, не торопясь, обдумывал мое предложение, но я видел, как его глаза засверкали жадным блеском. Тарды тардами, но в поле, в благородной игре никто из нас еще себя не пробовал. Наконец он сплюнул и пробурчал разочарованно:
— Наставник не разрешит… чтоб его!
— С Наставником я договорюсь, — пообещал я. — Не бойся, он должен согласиться.
— Ну смотри! А что ты ему скажешь?
— После узнаешь.
***
Каларис заметно оживился. С наставником Эно мы договорились просто. Во-первых, никаких гостей, никаких женщин, никакого пышного празднества. Только мы, здешняя дружина, и единственная дама, в честь которой здесь уместны подвиги, Хестау Предержательница. Во-вторых и главных, каждый победитель половину вырученных от продажи своего приза денег пожертвует на строительство Храма. И все зашевелилось.
Прислужники Храма ровняли и размечали козий выпас за стеной, превращая его в образцовое турнирное поле, лин-карионцы что ни день рубились друг с другом. Мы с Йо-ргом на заднем дворе вновь терзали чучела: мой побратим наотрез отказывался встать против меня.
Снизошли до нас даже Солнечные Мечи — четверо странствующих рыцарей, застрявших в Каларисе на зиму и поджидавших первого корабля, чтобы плыть через море на острова, зажигать Огонь в сердцах соплеменников Марта. Это были четверо стальноглазых волков голубых кровей, которые прежде даже не заговаривали с нами — не из высокомерия, а, вероятно, просто потому, что им и в самом деле было бы не о чем говорить. Но скука мирной жизни не пощадила и их. И они передали через оруженосцев Наставнику, что согласны сразиться на нашем турнире друг с другом (соперников для них все равно не было) и показать соплякам и молокососам настоящее искусство боя. Сопляки и молокососы в моем лице радостно согласились.
