Екатерина Лесина - Наират-2. Жизнь решает все
Прилаживая подкову — мерин только вздыхал да косил недоверчиво — Вольс улыбался. Улыбаясь и домой вертался. И совсем про другое думал, на Аршу и недошитое красное платье глядючи.
Светлая ниточка, завязавшись узелком, дальше налилась чернотой. А после и вовсе оборвалась, хлестанув по пальцам: не туда смотришь.
Каваард придержал пальцами рассыпающееся лицо. Но куски сгоревшей — сгнившей? — плоти вываливались и разбивались. Пепел к пеплу.
— Война, — произнесла Элья. — Это из-за войны столько черного?
— А война из-за того, что столько черноты. Причина и следствие равнозначны. Равновесны. Но если нарушить равновесие… Иногда мне кажется, что Всевидящий мухлюет в этой партии. Играет монетой, у которой с двух сторон — черное.
— А что мне делать в этой игре? Подскажи, Каваард.
— Тогда опять решение будет принято не тобой.
Издевается, сволочь! Мстит… Нет. Он не способен мстить, потому что мертв. И решать поэтому не может. А Элья, наоборот, жива.
— Именно. Жива. Помни.
Каваард развел руками: смотри! Думай. И Элья снова повернулась к карте. Ну же, нити-ниточки. Ведете же вы куда-то?
Вниз, под землю, липнут друг к дружке, свиваются лохматым, свежевыпряденным волокном, которое — почему вдруг красное? — ползет под дорогами. Смотри, Элья, смотри! Беги по тракту, который люди Красным зовут. Лети навстречу яме-ямине. Только оглянись сначала. Посчитай.
Были камушки-башни на песке? Стали пасти голодные. Глотают пряжу, давятся. Сплетают в грубое непроглядно-черное полотнище. Мало белых нитей, да и те заткались темнотой. А полотно рвется лентами, узкими и жесткими, точно кованными. И медленно ползут они вверх, скрываясь в низких облаках.
Вверх, вверх, выше и еще выше. Туда, куда уже взглядом не проникнуть.
— Что там? Кто там? Каваард, ты же знаешь!
И она знает. Там, над облаками, плывут Острова.
— Зачем им? Зачем? — Элья лежала на песке, глядя вверх. Это ее убили сегодня. Удар в спину, и времени почти не осталось.
Времени на что?
На то, чтобы понять, а главное — принять.
Из овечьей шерсти прядут нити, из нитей ткут полотно. А из полотна плащи шьют. Из белого белые, из черного черные. Просто? Куда уж проще.
Но если вместо овец люди? Что можно состричь с людей?
— Многое, — Каваард почти рассыпался, но продолжал отвечать.
Вопросы, найдя которые уже не важны ответы.
— Понорки? В них ткут?
— Они ткут.
— А склан?
— Воруют пряжу. Кроят и шьют из ворованного. Лепят линг. Но это не заменит украденного, а потому Понорки тянут еще и еще.
— Мы живем эманом…
— Да. Живем воровством, не подозревая об этом. А те, кто подозревает — посылают соплеменников умирать в бессмысленной войне. Или в красивом дворике.
— Прости.
— Тебе важно мое прощение? Того, кто несколькими словами превратил всемогущих склан в жалких паразитов?
Молчание.
— Ты по-прежнему легковерна, Элья Ван-Хаард. Но если нужно прощение того, кого уже нет — я прощаю тебя, моя подельница.
— Соучастница, да. Но не в воровстве. В выживании, Каваард. В том, что в твоей книге звалось эволюцией.
— Видимо, ты читала исправленный вариант, легковерная Элья. — Смех разлился тягучей горечью. — Думаю, старик Фраахи хорошо потрудился, вымарывая целые страницы. Особенно вначале. Там, где говорится о тех, кто так неаккуратно впихнул склан в… эволюцию.
— Я читала о первогнездах и ульях прародителей.
— Молодец, Фраахи.
Послышался вздох.
— Но я говорю о людях, Элья.
Время кончилось хлопком пощечины.
— Именно, что закончилось. И время, и терпение, — Кырым-шад близко, как в тот раз, когда… Вот перекошенное лицо, на котором каждая морщина кричит о предательстве.
Предателей убивают. Был бы нож! И по горлу, чтобы крови глотнуть. Пусть этот удар станет последним, но лучше так, чем овцой стриженной помирать.
Сука он, Кырым-шад, змей ласковый. Заботился.
Ассс! Эй, когда и о ком он заботился?!
А не важно, главное, что горло рядом, а ножа нету. Зубами что ли?
Хан-кам, точно почувствовав, отстранился.
— Что ты решила, склана?
А что может решить склана?
— Ты бредила, — сказал Кырым, прикасаясь пальцами — переломать бы да по одному — к вискам. Прислушался, отсчитывая губами пульс, отпустил. — У тебя очень… гм, любопытный бред. Я бы даже сказал познавательный. И это, вне всяких сомнений, увеличивает твою ценность.
— Пошел ты, — Элья закусила нижнюю губу. Кожа сухо хрустнула, а левый клык зашатался в десне.
— Упрямство? Прежде ты была более сговорчивой. Неужели ты так любила этого мальчишку?
Чего ему надо? Чего он хочет? Или приручает разговором, как приручают лошадей ласковым словом? Подгадает момент и накинет на спину седло, а в рот трензеля вставит, чтобы, если лошадь дурить вздумает, быстро в разум вернуть.
А причем здесь лошади?..
И почему в губе нет кольца?
Ассс!
— Любовь — слишком ненадежная основа. Чувство долга? Ты ничего ему не должна. Страх проиграть? Ты уже проиграла. Ниже упадешь, только если будешь совсем несговорчива.
Кольцо у Ырхыза. А она — Элья Ван-Хаард.
— Зеркало.
— Что? — переспросил Кырым-шад.
— Зеркало дай.
Подал. Поддержал так, чтобы ей удобнее было смотреть. Да, она — это она. Отражение знакомо, кожа вот только побелела и пошла на висках сизыми крапинами, но уже отходит — Кырымово лекарство помогло? Если так, то она обязана ему жизнью.
Он предатель! Скотина и тварь!
Ырхыза нет. Умер. Пропадет в Мельши.
— Что ты сказала? — хан-кам убрал зеркало и очень внимательно посмотрел на Элью.
— Ничего.
Он выглядел очень обеспокоенным, Кырым-шад. Настолько обеспокоенным, что, уходя, запер дверь: Элья слышала, как щелкнул замок.
Ничего, как-нибудь выберется. Руки еще болят? Спину тянет? Придет палач, потянет еще сильнее. На четвереньки. Так, перевести дыхание и удержать комок, который к горлу подскочил. Теперь на колени. На ноги. Голова кружится, а тело ведет то влево, то вправо, как после хорошего намума. Ноги свело судорогой, а перед глазами заплясали черные нити. Только черные. Хоть бы одну светленькую… Всего одну, чтобы выжить.
…выживание, благородный Звяр, суть процесс низкий, животный, — старец с клочковатой бородой смотрел весело. — А вы говорите, что человек — существо высшее. Оглянитесь! Каждый день, каждый час в мире кто-то убивает, грабит, калечит…
Сидевший напротив парень возразил:
— А кто-то переступает через животную суть натуры своей.
— Подвиги случаются редко.
