Оксана Демченко - Безупречный враг
Руки занемели и уже не ощущали ни холода, ни боли. Платок потерялся, и Лидия совершенно не могла сообразить, где и когда его выронила. Растрепанные волосы лезли в глаза. Хотелось просто сидеть и замерзать. Здесь. В ночи, без людей, предавших и обманувших так страшно и окончательно. Продолжающих лгать. Оказывается, она совершенно не умеет отличать белое от черного. Беспросветно черного, липкого, гнусного, удушающе мерзкого…
— Все-таки я Тэль-Дарг, — хрипло, едва шевеля губами, напомнила себе Лидия, кое-как поднимаясь на ноги. — Не знаю, как папа примет то, что я натворила. Но если останусь здесь, точно не простит. У меня будет ребенок. И я его не предам. Я не такая, как эти…
Губы едва слушались. Лидия уже плохо соображала, кого называет «этими». Пожалуй, всех подряд. Кроме, наверное, тетки. Лара добрая, родная, она поймет. Нащупав эту небольшую надежду, княжна торопливо заковыляла по мерзлой почве, кое-где прикрытой куцыми клоками снега или бляшками льда.
— До особняка Дамюзов отсюда недалеко, — повторяла себе Лидия.
Помнится, карета оттуда до дома добиралась за ничтожные пять минут. Пешком, ночью, в состоянии, близком к беспамятству, лишь к полуночи удалось найти нужный парк и пересечь его. Тетка открыла дверь пристройки по первому стуку. Торопливо втащила в тепло прихожей. Оглядела, деловито поджав губы.
— Все знаю, эта проходимка уже подняла город, как она выражается, на уши, — резко бросила Лара, толкая племянницу в комнату. — Для нее чужую честь истрепать, полагаю, немалая радость. Садись отдыхай. Я сейчас. Все надо делать быстро. Ох, Лидушка, как же тебя угораздило повторить мои ошибки! Ну ничего, твой папа добрый, все уладится.
— Что делать? — кое-как разжала зубы Лидия, плохо понимая слова тетки.
— Снимай шубу, — коротко приказала та и убежала.
Лидия принялась послушно стаскивать шубу, покрытую коркой льда. Руки не слушались, шуба от тепла близкого огня мокла, делалась какой-то отвратительной, тяжелой. Неподъемной… Лидия уронила ее на пол. Кое-как доползла до камина, старательно сковырнула с онемевших ног туфельки. Зубы стучали звонко и дробно. Лидия прикусила край воротника и стала греть руки, белые и, кажется, стеклянные даже на вид. Постепенно пальцы наполнились теплом и невыносимой болью, потемнели, из многочисленных порезов и трещинок выступила кровь. Княжна всхлипывала, чувствуя себя беспомощной. Двигаться она больше не могла: бессильно облокотилась на стульчик и ждала возвращения тетки.
Наконец Лара прибежала с большой кружкой горячего питья. Зазвенела склянками, что-то добавляя в настой.
— Не будет ребенка — они вообще ничего не докажут, — невнятно бормотала тетка. — Дело нехитрое. Главное, успеть.
Лидия жалобно застонала, клонясь на пол и закрывая руками голову. Снова звенело в ушах, и перед глазами плыли жирные черные снежинки или сгустки пепла… Жизнь сгорела дотла. Из всех людей этого проклятого города в самую черную свою ночь она выбрала Лару. Ту единственную, к кому никак нельзя было приходить! И уже нет сил сбежать или хотя бы сопротивляться.
— Не надо, я не хочу так, — попросила княжна, едва разбирая собственные слова.
— Потом еще скажешь спасибо, — пообещала тетка. — Давай, не упирайся. Что ты зубы сжала? Для твоей пользы стараюсь.
Лидия плакала, ощущая под затылком твердую уверенную руку, ничуть не способную к жалости. Глаза у тетки были спокойные и холодные. Вдруг подумалось: как же это она рисует лес и озеро, если смотрит этими же глазами? Лидия еще крепче сжала зубы, хотя понимала, что ничего уже не может переменить. Тетка вдруг отвернулась, вздрогнула, кипяток из кружки плеснулся через край и жидким огнем потек по руке…
Скрипнула дверь, холод ворвался в комнату и был он даже приятен — тошнота схлынула, звон в ушах унялся.
— Для ейной пользы? Не уверена. Скорее до денег своего брата добираешься, — с нехорошей усмешкой в голосе сообщила мачеха, возникая в дверях. — Пошла вон. Хоть один звук еще пискнешь — удавлю. Утром в городе застану… ну, ты поняла, ага?
Тетка метнулась прочь, не рискуя спорить. Во дворе, как запоздало разобрала Лидия, перекликались люди, фыркали кони. Факельные блики лизали стекло, трещал безжалостно сминаемый кустарник. Мачеха скинула свою любимую шубу из синего соболя, бесцеремонно закутала в нее падчерицу, не слушая оханья.
— Выздоровеешь — излуплю, — пообещала она своим самым решительным тоном. — А ну как эти уроды заметили б тебя? Дура! Ты меня слышишь? Ты о чем думала, курица? На улицу поперлась в таком состоянии, без шапки, без платка, без рукавиц. Во — в туфлях… Да не рыдай, нюня, пока еще не больно и не страшно. Вот приедет лекарь и займется руками — тогда покричишь. Сколько раз тебе говорено, Лидка: из дома — ни ногой! Бестолочь. Не реви! Отвечай толком: ноги болят?
— Д-да. — Сил отвечать не осталось.
— Ага, вот уже дело, значит, и в сознании, и цела, — отметила мачеха. — Эй, кто там карету развертает? Не возитесь, нет времени. Донесем и так. Весу в ей не больше, чем ума.
Лидия прикрыла глаза и сразу провалилась в темноту боли. Снег хлестал ознобом, а где-то рядом камин плавил кожу жаром. Было вдвойне плохо. То и дело чудилось сквозь бред, что мачеха все ругается, совершенно грязно и страшно. Ну и пусть. Зато не пытается «ради пользы» влить в рот яд, ничего не выслушав.
Очнулась княжна белым днем. От снега, плотно укрывшего парк, исходило голубоватое сияние. Низкое зимнее солнышко серебрило иней на ветках. Красиво, празднично, светло. А в соседней комнате по-прежнему ругается мачеха… Так привычно — даже уютно. Интересно, кого еще она сочла нужным воспитывать? Лидия поморщилась. Плотно обвязанные тканью руки ныли и прежде, но стоило попытаться шевельнуться — заболели невыносимо, словно по телу разлили масло и безжалостно подожгли, а теперь огонь охватил всю кожу.
— Не верю я тебе, все вы одним миром мазаны, ну где тебя раньше-то носило, а? Знаю где. Что я, совсем без ума и сплетней столичных не вызнала? И этого не желаю слушать, понятно? Все вы, кобели, не виноватые. К ней не пущу. Лекарь запретил. Ей нельзя волноваться. Совсем нельзя.
— Именно поэтому и прошу пустить, — настойчиво заверил незнакомый мужской голос. — Пожалуйста. Госпожа Тэль-Дарг, я вас умоляю.
— Не госпожа я, — горько усмехнулась Натэлла. — Князь вернется со дня на день и выставит меня за дверь немедленно, вот уж в чем нет сомнений. По большому счету ежели, будет он прав… А, ладно! Иди. Вдруг он окажется заодно с сестрицей своей? Изуродуют девку. Мне в свое время вот так и помогли добрые люди. До сих пор маюсь. Твердо обещаешь исполнить что сказал?
