Тени заезжего балагана - Кочерова Дарья
***
Подобно цветению бамбука, которое разом охватывало весь лес, так и дурные новости не собирались чинно выстраиваться в очередь, а предпочитали наваливаться все разом. В добавок к имеющимся бедам Уми настигла ещё одна – причём с той стороны, откуда она ожидала меньше всего. Уж за клан Аосаки Уми всегда была спокойна: отец вёл дела твёрдой и порой жёсткой рукой. Вот уже много лет во всей провинции Тосан никто не осмеливался в открытую идти против Итиро Хаяси и его людей, ведь они изо дня в день продолжали доказывать, что способны поддерживать установленный порядок.
Но у якудза всегда было больше врагов, чем преданных сторонников. Оставалось лишь надеяться на то, что отец никогда не забывал об этом и всегда был готов дать достойный отпор противникам клана.
Желание поскорее добраться до особняка Окумуры, чтобы отыскать ответы хотя бы на часть довлевших над ней вопросов, гнало Уми вперёд. Она видела, что Ямада несколько раз порывался заговорить с ней, но всякий раз, когда монах открывал рот, его словно что-то останавливало, и он продолжал молча шагать рядом с ней.
Наконец Ямаде, похоже, удалось преодолеть робость, потому как на подходе к особняку градоправителя он проговорил:
– Я хотел бы поблагодарить вас за то, что вы для меня сделали.
– Пустяки, – буркнула Уми. Для неё это и впрямь не представляло никакого труда. Куда ценнее было то, что она узнала от управляющего.
– Для меня это совсем не пустяк, – возразил Ямада, и Уми с удивлённо покосилась на него. – Последним человеком, который заступался за меня, был покойный учитель, да обретёт его душа покой в Стране Корней. Поэтому я не смел и надеяться, что однажды снова смогу испытать это чувство.
– Какое? – невольно заинтересовалась Уми.
– Заботу, – бесхитростно ответил монах, и отчего-то Уми стало неловко. Она отвернулась, не желая выказывать своё смущение, и продолжила путь.
Чувство общности с Ямадой, охватившее её в доходном доме, растаяло так же быстро, как и появилось – теперь Уми со всею полнотой ощущала, что они с монахом принадлежали к разным мирам. Между служителем Дракона и дочерью якудза связующим звеном оказалась лишь сила, которая протекала через них обоих – и только. Когда Ямада поможет Уми снять проклятие, он покинет Ганрю – возможно, навсегда. А Уми останется в Аосаки-кай, останется в Ганрю. Потому что так должно быть. Потому что её место – среди семьи.
Заходить в особняк градоправителя с парадного входа было бы верхом неразумия: даже одолеваемая злостью от услышанного в доходном доме, Уми не потеряла способности мыслить здраво. Оба высокие и крупные, они с Ямадой были довольно приметной парой, и потому мелькать у ворот особняка Окумуры и привлекать к себе ненужного внимания не стоило.
Поэтому Уми сразу направилась к чёрному ходу, предназначенному только для слуг. На стук в ворота поначалу долго никто не отзывался: должно быть, никого из прислуги поблизости не было. Но после того, как за дело взялся Ямада и пару раз оглушительно треснул по воротине (Уми даже показалось на миг, что могучий кулак монаха пробьёт створку насквозь), в отдалении послышались чьи-то торопливые шаги.
– Кого там принесло дурным ветром? – раздался ворчливый голос.
Створка приоткрылась, и глазам незваных гостей предстало осунувшееся и бледное лицо немолодой уже служанки, которую звали Масако. Она работала у градоправителя не так давно, но Уми часто навещала дядюшку в особняке, и потому служанка сразу узнала её.
– Молодая госпожа Хаяси! – воскликнула она. – Что вы здесь делаете?
– Пришла попрощаться с дядюшкой, – слова дались Уми нелегко, и потому она решила отвлечь внимание Масако, кивнув в сторону Ямады. – Привела вот каннуси, чтобы он провёл необходимые обряды.
Стоявший поблизости Ямада нервно перемялся с ноги на ногу – должно быть, ему не по душе пришлась та роль, которую Уми решила ему уготовить. Но служанка то ли не почувствовала фальши в словах Уми, то ли ей было совсем не до того, потому как она удостоила Ямаду лишь беглым взглядом и с сомнением произнесла:
– Господин Хаяси велел никого не пускать.
Уми шагнула ближе к воротам и самым убедительным тоном, на какой была способна, проговорила:
– Значит, мы постараемся сделать так, чтобы мой отец ни о чём не узнал. А даже если и попадёмся ему или кому-то из братьев клана, я тебя не выдам, можешь не сомневаться.
Похоже, на сей раз слова Уми убедили служанку. Она оглянулась – видимо, чтобы проверить, не было ли поблизости кого из прочей прислуги, – а затем приоткрыла створку ворот пошире и отступила, пропуская Ямаду и Уми внутрь. Масако была одета, как и прочая прислуга особняка, в глэндрийское тёмное платье с белым фартуком, а на ногах у неё были туфли на низком каблуке. Уми пробовала как-то примерить такие, и они оказались жутко неудобными.
– Так и быть, поверю вам на слово, молодая госпожа Хаяси, – торопливо проговорила служанка, понизив голос. – Только вы уж, пожалуйста, сдержите своё слово, иначе мне и впрямь несдобровать…
Уми заверила её, что сдержит своё обещание, и Масако окончательно успокоилась. То и дело косясь на зашторенные окна особняка, служанка зашагала по тропинке, ведущей вглубь сада. Должно быть, хотела провести незваных гостей в дом окольным путём, чтобы их не было видно из окон.
Не желая терять времени понапрасну, Уми решила вызнать у служанки всё, что она могла знать о вчерашнем вечере, когда умер дядюшка.
– Так что тут произошло на самом деле? Пришедший к нам в усадьбу слуга сказал, что все слышали крик градоправителя…
– Это правда. Я в это время как раз была на кухне, готовила господину Окумуре лечебный отвар, который он принимал перед сном. Тут-то он и закричал – да так истошно, словно на него набросился демон какой или злой дух, – веско проговорила Масако, будто и впрямь не понаслышке знала, о чём толкует. – Последнюю неделю господин Окумура был сам не свой: почти не спал, толком не ел, словно хвороба его какая одолела. Да только я такое уже видела: у нас в деревне жил дед один. Поговаривали, что он был колдуном, да только мало кто в это верил: тихий и безобидный был старичок, часто помогал за ребятнёй приглядывать, пока остальные работали в полях. Хоть и старый был, но бодрый: лишь за неделю до смерти стал он слабеть и хиреть прямо на глазах, будто кто из него потихоньку жизнь выпивал. И как-то ночью все проснулись от пронзительного вопля. Выбежали – глядь, а старик-то бьётся посреди дороги, весь в пыли, из ушей и рта кровь хлещет. Так и помер, бедолага – и полиция даже разбираться не стала. Помер и помер старик, что с него взять. Над телом никакой злодей не стоял, чужаков в ту пору у нас не было, а из своих кто такое мог сделать-то? Вот и решили, что старость взяла. Да только когда староста наш зашёл в дом покойного, то увидел, что старик-то колдовством занимался – столько у него трав и корений всяких было, шкуры и сушёные глаза и потроха какие-то в бочках… Одним словом, жуть. Должно быть, демоны его и утащили. Может, и на господина Окумуру натравили такое зло…
Рассказ Масако встревожил Уми, хотя она искренне сомневалась в том, что на градоправителя и впрямь напал какой-то дух. Дядюшка не мог видеть ёкай, это Уми знала со всей определённостью. Стал бы он хвататься за меч, если бы не видел и даже не чуял своего противника? Нет, Уми готова была дать палец на отсечение, что дело было в чём-то ином.
К тому же она не могла не сопоставить совсем уж очевидные факты. За неделю до смерти с дядюшкой стало твориться что-то неладное. И ровно неделю назад в Ганрю приехал балаган, к которому незримыми нитями стягивались все на первый взгляд не связанные друг с другом события, которые начали происходить в городе в последние несколько дней.
Дело оставалось лишь за малым: найти реальные доказательства этой связи. И Уми всей душой надеялась, что поиски в особняке приоткроют завесу хотя бы одной из тайн, которые окружили Ганрю и его обитателей, словно ночные мотыли, налетевшие на свет бумажного фонарика.
