Ариса Вайа - Лепрозорий (СИ)
Хоорс, кивнув, обошел Люцию по краю шатра, минуя пышную юбку и, аккуратно подхватив под мышки, поставил на землю. Казалось, его совсем не смутили охотничьи штаны и мужские сапоги на незнакомке. По крайней мере, Люция думала, что он ничего не заметил. Она в это верила, пока горла не коснулся клинок, ловко вынутый из ножен наручей.
— Кто ты? — сизые крылья накрыли пологом обоих, не давая шанса сбежать. — Ты не из этих дам, ведешь себя не как они и выглядишь совсем иначе. Ты думала, сможешь в сапогах ходить как пава?
Люция опешила, и даже не подумала сопротивляться, когда он свел ее руки за спиной и крепко сцепил, прижав к пояснице.
— Что ты здесь ищешь?
— Тебя? — кашлянула Люция, явственно ощущая, что не может дышать. Затягивая корсет, кошка явно не учла, что колотящееся сердце потребует больше воздуха. — Неужели не узнаешь меня? — просипела она, чувствуя, что голос не слушается. Дернулась, пытаясь обернуться, но он держал крепко.
— А должен узнать? И зачем тебе советник императрицы? Думаешь, убив меня тем ножом на бедре, ты чего-то добьешься? — он повернул ее голову к себе лезвием клинка.
Люция замерла, ощущая на себе испытывающий взгляд, облизнула потрескавшиеся губы. А он смотрел прямо в глаза, щурясь и словно перебирая в уме сотни лиц.
— Мы знакомы больше тридцати лет, неужели ты действительно меня не помнишь? — она смотрела, не моргая, и с толикой грусти отмечала, как за эти годы он, все-таки, постарел. В черных бровях появились серые волоски, тонкие морщинки залегли в уголках глаз.
— Люлю? — его лицо вытянулось, он глядел и не мог поверить. Спрятал клинок, развернул бескрылую за плечи, убрал волосы с лица, потянул голову повыше за подбородок. — Ты так на себя не похожа.
Она, словно извиняясь, скривила губы.
— Это Химари тебя так? Готов поклясться, именно она меня сюда толкнула, столько силы и ловкости в простых движениях, такое только веками отточить можно, — он ослабил хватку и, отступив, отвернулся. — Ты согласилась на это, чтобы найти меня?
Люция кивнула, закутываясь в теплую накидку, слишком неловко она чувствовала себя в таком виде. Жаль, жалким куском ткани не скрыть зеленого куста, как ни укрывайся. Почему, почему оно снова зеленое?! Как тогда, на той картине.
— Тебе идет, — вдруг обронил он, по привычке убирая волосы с лица.
Люция смутилась, невольно пятясь от пристального взгляда. Но он продолжал.
— Так ты даже красивее Изабель, я действительно не узнал тебя, — Хоорс усмехнулся, пряча тонкий клинок в наручах под рубашкой. — И если бы ты не упала и не продемонстрировала мне так неаккуратно сапоги и ножны, я бы, может, сдался сразу в любые сети, — он фыркнул под нос и исподлобья взглянул на Люцию, словно испытывая на что-то.
Она поерзала и, плюнув на всякое смущение, принялась поправлять оружие под платьем и ненавистный кринолин. Ангел расхохотался.
— Да, вот за это я тебя и люблю уже тридцать лет, непосредственная ты моя, — смеялся он, опираясь о заваленные шкафы. Усмехнулся, отряхнув пыль с хлипких вещей вокруг, указал рукой на деревянный сундук возле себя. — Присядешь?
— Что ты сказал?
— Прости?
— Я неправильно услышала? Ты любишь меня уже тридцать лет? — Люция стояла, не шелохнувшись, опустив глаза. Крепко сжимала обруч кринолина под юбкой, так сильно, что руки дрожали.
Хоорс тяжело вздохнул, пожевал губами, словно нарочно выдерживая паузу. Секунды текли, тянулись, и ничего не происходило.
— Да.
Обруч треснул.
— Так ты присядешь, Люлю? — он, оттолкнувшись ногой от шкафа, подошел и осторожно заглянул в лицо. — Я думал, ты знаешь. Я думал, ты отказала мне, когда стала маршалом, а меня оставила за бортом, мол, я недостоин. Разве нет?
Она молчала, все так же сжимая юбку. Смотрела в пол и едва ли замечала хоть что-то.
— Люлю? — он насильно поднял ее лицо, ухватив двумя пальцами за подбородок. — Ты покраснела, тебе дурно?
Она не реагировала и так.
Даже когда он распустил корсет и принялся обмахивать ее веерами гейш из шкафа, она все равно не могла собрать мысли в кучу. Не верила. Смотрела за тем, как он возится возле нее, трогает лоб, слушает мерное дыхание, приложив ухо к груди, но не могла позволить себе поверить. Наверное, он имел в виду что-то другое, не ту любовь, о которой она мечтала до войны, а что-то более простое, обезличенное, как любят друзей. А она, наивная, купилась, поверила, что он мог влюбиться в свою подопечную.
— Правда? — горько усмехнувшись, спросила она, отворачиваясь. И, не давая ответить, тяжело вздохнула. — Я знаю, что ты любишь Бель. Мои врачи часто обсуждали ваш роман, наверное, хотели, чтобы мне было особенно горько и одиноко.
— Она другая. Она совсем не как ты, — он сел рядом на сундук, галантно расчистив место от пышного платья. — В ней нет твоей непосредственности и прямоты. Она лукавит и хочет казаться лучше, чем есть. А ты — настоящая. Даже если ошибаешься, ты не перестаешь быть собой. Ты искренне ненавидишь, искренне презираешь, и так же искренне помогаешь и любишь. У тебя свои принципы и своя справедливость, и все делаешь ты, советуясь лишь с самой собой.
Люция поджала губы. В его словах не было ничего, что могло бы дать хоть какую-то надежду на что-то большее, чем просто покровительство и дружеская опека.
— И за это я тебя люблю, — он ласково потрепал ее по волосам. — Кстати, рыжий идет к твоим зеленым глазам.
Она зажмурилась, вслушиваясь в шепот в голове. Мысли непрестанно вертелись, как в кипящем котле, и сложно было даже замедлить их бег. Он не приходил к ней в госпиталь — значит, не имел права. Он не пошел за ней после побега — значит, прикрывал с тыла. Он сказал, что любил все эти годы — значит... Ее мысли прервал осторожный вопрос.
— Ты не веришь, Люлю? — он коснулся ладонью ее щеки и притянул к себе.
Вот бы всегда можно было на кого-то положиться, как на него. Уткнуться в теплую нежную ладонь и забыть и про месть, и про предателей, и про все на свете. Просто побыть Люлю, а не маршалом Люциферой, дикой гарпией, защищающей кладбища. Какой же глупой она была, что предпочла военный чин ему. Ну и где теперь чин? Стоило оно того? Когда можно было просто быть счастливой. Просто быть любимой.
И бескрылая позволила укрыть себя крылом и в сизом пологе впервые поцеловать.
***
Охраняя покой парочки, Химари позволила себе расслабиться. Села на тюк сена для дорожек и с чувством выполненного долга закрыла глаза. Она понимала, что ночь только началась, и в свете пунцовых огней могло произойти все, что угодно. И волки должны были прибежать и забрать на «перевоспитание» — излишняя наглость непозволительна слугам. И сердце кровью обливалось при мысли, что императрице нужны кошачьи шкуры, и кто-то должен их забрать у Инпу. И самого Инпу следовало убить, что с учетом охраны — весьма непростая задача. Но хотелось хоть на несколько минут просто побыть если даже не в тишине, то в покое. Ничего не ждать, ни о чем не мечтать.
