карина - медведица,или легенда о Черном Янгаре
А я старалась не поддаваться жалости.
Под повязками собирался гной.
И сами раны, не смотря на все усилия каама, не спешили рубцеваться.
- Нет, убить себя я бы не позволил, но разочаровался, да... - Кейсо, взвесив ступку в руке, ставит ее на колено. - А он предложил мне награду. Сам оборванец, но уверен был, что станет великим... стал.
Тишина длилась недолго.
Трещало, обгладывая ветви, пламя. Поскрипывали ставни. И сама Горелая башня кряхтела, жалуясь на весеннюю сырость. Трехдневная оттепель подтопила ледяные оковы, и по стенам поползли первые талые слезы. Сырость пробивалась внутрь башни, и на ступенях появились лужицы. К рассвету они превращались в ледяное кружево, но к обеду вновь истаивали.
- Первые свои честные деньги... - Кейсо искоса смотрит на меня, но я молчу, готовая слушать. И он кивает, отчего подбородков становится больше, они наползают друг на друга, как грибные наплывы на коре дерева. - Городок был... побережье... гавань... и бои, на которых любой выступить может. Он и полез... думал, что лучший боец. И был лучшим.
Он нежно касается стянутой повязками руки, которая - Кейсо этого не говорит, но я и сама понимаю - больше никогда не удержит меча. Каам сумел собрать кость. И саму руку сохранил, что уже чудо. Но пальцы раздроблены.
Разодраны суставы.
Всякий раз, начиная думать о том, что сделали с моим мужем, я почти теряла разум. И шкура прикипала к плечам, уговаривая поддаться этому гневу.
Убить.
Даже не его, но тех, кто...
...и Кейсо, остро ощущая это мое состояние, говорил. А я слушала.
- ...и вот он получил горсть медяков. Целое состояние, - Кейсо улыбается тем воспоминаниям, которые светлы. - И все это состояние спустил на цепь. Такую, знаешь ли, госпожа медведица, солидную золотую цепь с мой палец толщиной.
Кейсо вытягивает пухлый палец с содранным ногтем.
Его не пытали.
Просто заперли. Просто собирались убить. А затем просто открыли дверь камеры, швырнули то, что некогда было моим мужем, и сказали:
- Иди.
И он ушел.
Только прихватил свои травы, благо, не нужны они были Ерхо Ину, новому хозяину дома.
Он и на лошадку расщедрился...
...сволочь.
- И в цепи той, - ступка елозит по колену, и зеленый сок въедается в камень пестика. - Камни драгоценные. Огромные такие лалы. А стоила вся эта красота ровно столько, сколько у него с собой было. И вот появляется он. Голодный, как обычно. В драных сапогах. В куртке, которая латаная-перелатаная, но зато с цепью. И собой горд неимоверно.
- Она не настоящая была?
- Конечно, госпожа медведица. Медь позолоченная. А камни - стекло. Я пытался объяснить, но где там... разве ж малыш от такой красоты откажется? Или поверит, что его обманули?
- Я... с-знал... - этот шепот едва не потерялся в шелесте огня.
- Знал он... - ворчит Кейсо, подхватывая ступку. - Знал... бестолочь ты этакая. Убить тебя мало...
Черный Янгар попытался улыбнуться.
В глазах его я видела боль.
И еще нежность.
- Ты... - он произнес это отчетливо. - Привез меня домой?
Кейсо, глянув на меня, ответил:
- Да.
Этой ночью каам нарушил данное мне слово, оставив нас с Янгаром наедине. И я, сидя на краю постели, вычесывала из черных волос последние чешуйки крови, пыталась заглушить голос его сердца.
А он просто смотрел на меня.
Янгхаар Каапо любил жизнь.
И цеплялся за нее, день ото дня вытягивая самого себя из колодца болезни. Он злился. И злость оставляла следы на его лице.
Он поджимал губы, сдерживая голос боли.
И пытался притвориться, что вовсе ее не чувствует. Но теперь я слышала его. А он, верно, слышал меня, потому что каждый вечер - лишь наступали сумерки, и Кейсо исчезал - шептал:
- Уходи, моя маленькая медведица.
- Нет.
- Уходи, - Янгар пытался встать, опираясь на искалеченные руки, шипел, кривился и встряхивал головой. - Уходи... не пощадят же... отпустили... им Печать нужна... поэтому и...
- Не уйду.
Здесь мой дом, единственный, который настоящий.
И здесь мой муж.
- Глупая, глупая медведица, - Янгхаар пытался сжать мою руку
- Глупая, - соглашаюсь с ним.
- Я поправлюсь.
- Конечно.
- Нет, я совсем поправлюсь. Только до Печати доберусь... им она нужна... поэтому выпустили, чтобы привел...
Его шепот сбивается. И вот уже слов не различить. Янгхаар Каапо беседует уже не со мной, но с кем-то скрытым, чье присутствие я ощущаю кожей. И шерсть на шкуре дыбом становится, растут клыки и когти, но я заставляю себя успокоиться.
- Я отомщу, - это обещание звучит в полной тишине, и то, запредельное, чуждое даже для меня, удовлетворившись услышанным, отступает. Но Янгар повторяет вновь:
- Я отомщу...
А я, присаживаясь на пол рядом с его постелью, повторяю:
- Ты отомстишь.
Хорошо, что Кейсо уходит.
Не видит моих слез.
Глава 37. Возрождение
Янгхаар учился уживаться с болью. Она была разной.
Разноцветной.
Синей. Стеклянной, хрупкой в раздробленных костях. Горячей. Эта не умолкала ни на мгновенье, словно Ерхо Ину последовал за Янгаром в Горелую башню.
И порой, засыпая, Янгар слышал такой знакомый хруст.
Желтой. Медово-тягучей в разодранных мышцах. Порой она утихала, позволяя вдохнуть, но возвращалась с новой силой, затапливая сознание. И тогда уж Янгар не в силах был сдержать стон.
Рыжей, как пламя, на ожогах. Огонь оставил частицу себя, чтобы день за днем восстанавливать метки.
Порой Янгару начинало казаться, что он никогда не избавится от боли.
И не выдержит.
Но время шло.
И тело, изодранное, искалеченное, сращивало раны.
Он вдруг осознал, что жив, свободен и вернулся домой. Теперь, открывая глаза, Янгхаар видел кольца Великого Полоза, в чешуе которого спрятана Печать. И надо было лишь добраться до нее.
Тогда боль уйдет.
А раны затянуться.
И он станет таким, каким был прежде. Только злее.
- Снова думаешь о мести, - Кейсо менял повязки дважды в день, и на раны накладывал едкую смрадную мазь, которая приносила новую боль. Но следом давала облегчение.
