Марина Ефиминюк - Берегиня Иансы
– Он думает, что ты мертва.
– Уже нет.
– Как ты собираешься его вытащить?
– Просто сделай так, чтобы завтра дозор задержался на полчаса, и поставь в вечернюю охрану стражей помоложе.
– Все?
– Нет. На площадь кого-нибудь кроме охраны допускают ночью?
– Король боится, что люди могут устроить самосуд. Не из злости, забавы ради.
Из горла у меня вырвался испуганный смешок, а потом откровенный хохот:
– Правда?
Старик отступил на шаг, совсем сконфуженный, даже оглянулся, будто бы боясь, что увидит за спиной издевательски смеющуюся толпу.
– Ты что это?
– Так ведь его все равно собираются прикончить, только цви… целеви… тьфу, цивилизованно… Послушай, – уже серьезно обратилась я, – мне нужны призмы. Единственного колдуна, которого я знала, повязали еще весной. Я не представляю, к кому обратиться.
Филимон нахмурился, но, поколебавшись, все же ответил:
– В Петрашевском переулке с недавнего времени живет человек. Он приезжий, его зовут Прохор Погуляй.
– Погуляй? Ростовщик? – переспросила я, и ответом мне был лишь кивок седой головы.
Мне ничего не оставалось, как довериться слову, данному старым воином. Я надеялась, что он выполнит обещание в память о дружбе, что водил с Савковым. Конечно, я не исключала, что страж уже пишет кляузу в каком-нибудь закутке, закладывая меня с потрохами. В этом случае все будет бессмысленным и потерянным: и моя зыбкая, как песок, возможность выжить, и уж тем более Николая.
Ни свет ни заря я уже заявилась в Петрашевский. Узкая улочка на самом въезде в город, где вольготно расположились дома терпимости да притоны, производила весьма удручающее впечатление. Бедные двухэтажные особнячки жались друг другу облупленными стенами. Над головой, между балконами на натянутых веревках висело выстиранное белье, уже пропитавшееся запахами нечистот и сырости, царившими здесь.
Прибежище ростовщика будто кричало само о себе – единственный в трущобах его особняк блистал совсем недавно побеленным свеженьким фасадом и отремонтированными ступеньками. На белой же двери висел кокетливый молоточек. На пороге лежал половичок, потертый и истоптанный, но все же нахальные слова: «Добро пожаловать, друг!» просматривались достаточно, чтобы взбудоражить бедолаг, попадавших сюда.
Стучаться я не стала. Не вытирая ног после растоптанной грязи трущоб, я завалилась прямо в приемную и оказалась в необычно сумрачном помещении. Стены, обитые дешевеньким шелком с глумливым рябящим в глазах рисунком, украшали уже растерявшие яркость красок портреты неизвестных господ. Посреди помещения стоял громоздкий прилавок, преграждающий путь в хозяйские покои робким посетителям.
– Вам чего-с, уважаемая? – услыхала я вежливое эхо из угла, оглянулась – и тут же узнала ростовщика.
– Ну здравствуй, Прохор. – Я стянула с головы клобук.
Непослушные светлые волосы рассыпались по плечам, делая меня похожей на настоящую ведьму. Ростовщик, узнав меня, пару секунд беззвучно открывал рот и таращил голубые глаза, а потом выдавил из себя:
– Ты?!
– Не ожидал живой увидеть? – Я окинула его тяжелым взглядом. – Что ж ты, бес окаянный, своего помощника послал за мной? Побоялся сам в своей каморке скрутить?
– Не посылал я за тобой никого-с, – обомлел тот. – У меня и помощника никогда не было-с. Всю жизнь один, некоторым образом, работаю. Ты, нечисть, как ушла, ко мне люди завалились. Лавку разгромили-с. Пришлось бежать из Кузьмищева. А ты и тут меня нашла-с.
Прохор, видать, сильно тогда испугался, даже поседел. Да только не ровно, а как-то проплешинами. С тех пор подкрашивал волосы басмой.
– Какие люди? – внутренне уверенная в ответе, спросила я.
– Такие люди-с! – вскричал тот. – Такие-с! Со змеиными глазами и черным жалом!
– Так ты, горемыка, Хранителей испугался? Сердечко пошаливает? – протянула я совсем невесело.
– Тут не только сердечко-с, но печень с селезенкой в узел свяжутся, – посетовал ростовщик, вероятно отходя от первого потрясения и для наглядности помассировав худющие ребра. – Чего пришла-то, бестия?
– Ты мне две пары сапог должен! – заявила я, желая поскорее избавиться от щекотливого разговора.
– Чего-с? – вытаращился Прохор и почесал дурно прокрашенную, в прозеленью седину.
– Молодчик, который представился твоим помощником, спер у меня две пары сапог! Отдавай!
– Ну и хабалка! – изумился ростовщик. – Пошла-с вон отсюда, стерва! – ткнул он трясущимся пальцем на дверь.
– Ладно, – сдалась я. – Пошутили, и будет. Я знаю, что у тебя есть призмы с заклятиями. Только не простые.
– Дурманные-с? – неожиданно попал в самую точку Прохор, и глаза его алчно загорелись. На впалых щеках вмиг заиграл румянец, губы дернулись в привычном ажиотаже торга, а сердце забилось веселее и исправнее, чем до моего появления.
Я кивнула.
– Сто золотых! – не скрываясь, потер Прохор руки. – И даже не пытайся выторговать хотя бы медяк. Призмы такие-с, некоторым образом, запрещены. Если не расслышала, то повторю зап…
– Не надо! – рявкнула я с досадой и стала вытягивать из-за пазухи длинную цепочку, на которой носила Ловца.
Красивый розоватый кулон в форме трубочки, согретый теплом моего тела, повис между пальцами, чуть покачиваясь, будто маятник. Погуляй оторопел, рассматривая старинное украшение. Он-то уж точно знал, что именно я сейчас держала в руках.
Ловец Душ.
Он полагал, что все выдумки. Заклинание невозможно украсть у ведьм Мальи! Но эта девка со страшными мертвыми глазами! Теперь он понял, отчего она так перепугала его еще в первую встречу! После нее он поседел, и, чтоб ей пусто было, стал волосы басмой подкрашивать. И вот он дожил до знаменательного момента – подвеска извилистыми путями пришла в его руки.
Ростовщик рассматривал Ловца Душ и буквально слышал, как наконец-то удача стучит в его двери.
– Ловец Душ, – прошептали его бескровные губы, помимо воли.
Я кивнула:
– У меня больше ничего нет. Только он остался. Это лишь вторая половина заклинания, но стоит она дороже призм, а потому я рассчитываю и на молчание.
Вместо слов на обтянутой красным бархатом столешнице появилось два крохотных куба мутного стекла, внутри которых кружились зеленоватые магические спиральки. От них шел легкий, едва слышный запах жасмина, разбавивший спертый воздух особняка. Я будто бы небрежно бросила рядом с ними Ловца, длинная цепочка, повиснув, соскользнула со столешницы. Ростовщик дрожащими пальцами едва дотронулся до тонкой трубочки, чуть провел по нежному камню и вдруг сцапал в кулак грубо и жадно, будто кот схватил крохотную мышку. На лице Прохора мелькнула странная кровожадная улыбка, но он быстро опомнился и, шумно отодвинув ящик стола, с превеликой осторожностью спрятал кулон.
