Марина Ефиминюк - Берегиня Иансы
– Встретимся, – кивнула я, быстро пряча призмы в карман рясы и надевая обратно монашеский клобук. Я не расставалась с Ловцом долгое время, только отчего-то сейчас мне было не жаль заклинания. Все равно оно принесло одни несчастья, а половина его вряд ли доставит столько хлопот ростовщику. Хотя если и у деляги жизнь потемнеет, то я его совсем не пожалею: незачем было у меня сапоги в свое время воровать.
– Послушай, Погуляй, – спрятав непослушную прядь под клобук, хмыкнула я, – знаешь, при окраске басму разбавляй не водой, а крепкой чайной заваркой, тогда цвет волос не будет зеленью отдавать. А то ты похож на кикимору.
Лицо у Прохора вытянулось, он непроизвольно дотронулся до жестких, как мочалка, торчащих лохм и быстро отдернул руку, словно сотворил некий неприличный жест.
– Я-с вовсе не крашусь! – визгливо выкрикнул он мне в спину.
– Естественно. И знаешь, если еще и привезенную из Роси хну всыпать…
– Убирайся, девка, пока по загривку не съездил! Слышишь? Ты ехидна, прости господи, каких свет не видывал!
– Но так ведь Ловца я выкупить должна? – нарочито изумленно развела я руками, старательно пряча насмешливую улыбку.
– Во-о-он! – Прохор даже вскочил со своего места и кинулся мне вслед, когда я открывала дверь.
Извне доносились чьи-то громкие испуганные вопли, редкое неохотное потявкивание хамоватого пса и людские возбужденные выкрики, щедро сдобренные острым матом.
Каково же было мое изумление, когда на грязной улице передо мною снова предстал вчерашний пьяный мужичок в поношенном картузике, который опять пытался утащить моего сопротивляющегося лошака. Теперь сам он орал дурным голосом. Ведь зубастый полуконь остервенело схватился за полу его кафтана и тащил со звериной силой, словно утягивал за угол особнячка, где в тихом месте планировал оскоромиться плотью бедолаги-вора. Страх Божий висел вниз головой на фонарном столбе, не вмешиваясь в драчку хвостатого приятеля, который, впрочем, прекрасно справлялся и собственными силами.
– Это все та же тварь-с? – тихонько прошептал на ухо мне Погуляй, очевидно намекая на Страха.
– Угу.
– Кхм, – отозвался ростовщик, выразив глубокую мысль, и тут же хлопнул за моей спиной дверью, прячась в спасительной полумгле собственного жилища.
– Помогите! – хрипел воришка. – Кто-нибудь! – Голос его сорвался на фальцет, а из глаз градом покатились слезы.
Из окон уже высовывались хохочущие жильцы и выкрикивали мужичку советы, как справиться с копытным исчадием ада. Лошак между тем совсем затрепал кафтанчик, по-собачьи тряся головой и выставляя напоказ крупные желтые зубы. Для приличия Страх Божий порычал, видать, чтобы страшнее было, но, завидев меня, грациозно махнул крыльями и уже через секунду обнимал за шею.
– Матушка! – орал бедолага, едва трепыхаясь. – Убери же тварь!
– Молился ли ты на ночь, как велели? – строго спросила я у испуганного, заплаканного и сильно хмельного мужичка, неторопливо подходя и хватаясь за повод разозленного лошака. – Не молился! А я ведь не напрасно епитимью накладывала! Так вот, молись вдохновеннее, сын мой, вдохновеннее! Глядишь, и поймешь, что переть чужое добро есмь грех великий! – Я с силой дернула повод, оттаскивая ненормальное животное от порядком потрепанной жертвы.
Ветер гонял по черному небу серые хлопья облаков, позволяя круглому, почти оранжевому лунному шару то выглядывать с любопытством, то, наоборот, хорониться обратно, будто играя со мной в прятки. Никогда луна не была такой огромной, такой прекрасной и такой одинокой. Холодный туман устилал землю, даря всему, казалось бы обычному и знакомому, пугающий налет тайны и тишины.
Хорошая выдалась ночь для преступления запретов.
Я выехала из харчевни загодя, надев под рясу купленные намедни порты и рубаху. Кошель с золотыми, украденный поутру в рыночной толкотне, спрятала на самое дно седельной сумки, навьюченной на лошака. Бедняга пятнистый монстр, мало походящий своими повадками на конька, никак не мог взять в толк, что такое чудное привязано к его спине, и даже попробовал прожевать кожаную торбу, воинственно обмахиваясь хвостом.
Я оставила лошака в том же переулке, где пряталась накануне, привязав его к тонким перилам по краю брусчатой дорожки для пешебродов. Страх Божий кружил над головой, чуть шелестя в тишине крыльями и наблюдая желтыми круглыми глазищами, как я стягиваю с себя монашеские одежды и прячу в седельную сумку.
Городские часы в тишине отметили одиннадцать вечера, и их равномерный бой отдавался каждым ударом сердца. Мне не было страшно, скорее внутри разливалось странное возбуждение, а руки будто бы горели. Кажется, такое волнение я испытывала, лишь когда в очередной раз находила, а потом разбивала бесценные вазы несравненного Астиафанта.
Посреди темной площади на деревянном эшафоте стояла высокая клетка с неясной тенью внутри. Николай, очевидно, от диметрила растрачивал последние силы. Его поза: прижатые к груди колени в грязных портах, опущенная седая голова, безвольные руки, изъеденные магическим камнем, – все говорило о страшных страданиях. Внутренности мои сжались от почти физической боли. Но если бы я могла взять на себя хоть крохотную толику его мучений!
Вокруг помоста светилась зеленоватым магическим блеском невысокая заслонка, чуть выше моих колен. Простенькое сигнальное заклинание, но стоит дотронуться до него даже едва-едва, как тебя хорошенько шарахнет разрядом. Контур был поставлен неровно, край его уходил почти к началу переулка. И рядом с границей лежало мертвое кошачье тельце. Слава богу, что запах магического жасмина начисто перебивал вонь паленой плоти.
На площади, уставшая от вечернего бдения, переговаривалась охрана. Голоса троих дозорных доносились до меня невнятными звуками, а шаги казались, наоборот, слишком громкими и четками. Красные широкие плащи в темноте ночи выглядели почти черными, только охранные амулеты светились на шеях стражей причудливыми рисунками. У двоих мальчишек – простенькие дешевенькие и, скорее всего, казенные камушки-щиты, выдерживающие только один слабенький удар энергетическим разрядом, тем же охранным контуром, а у третьего и вовсе висела побрякушка от дурной болезни, какой можно заразиться в известном месте с известными девками.
Огромная оранжевая луна, висящая между остроконечных крыш, окрашивала высокие здания голубоватым светом, делая их похожими на ужасающих великанов, а стражей, почти мальчишек, превращала в сказочных гномов.
Я осторожно перешагнула контур, неслышно и ловко, будто в одно мгновение вернулись все воровские навыки, такие необходимые твердость и сноровка. Волнения больше не было, только сосредоточенность. Время как будто прекратило свой бег, позволило остаться в том мгновении, когда я еще стояла в подворотне, и поэтому внутри крепло привычное чувство собственной безнаказанности и неуловимости.
