Владислав Чупрасов - Orchid Vita
— А когда он вернется?
— Чаю? — с нажимом повторила хозяйка дома, и я понял, что попал.
Дамочка не собиралась мне ничего рассказывать просто так. «Наследство, наследство, брат», бормотал я себе под нос, проходя в главный зал, где уже суетились слуги, пытаясь разом принести чашки и включить все люстры под потолком. Меня усадили в глубокое кресло, в котором я буквально утонул. Чай был вкусный, терпкий, со странными добавками, которые я никак не мог разобрать.
— Виноград, — подсказала хозяйка, с аппетитом пряча за румяной щекой половинку домашнего печенья. — Нравится?
— Нравится, — согласился я, хотя чай, в принципе, не пью, не маленький, как-никак. — Так когда вернется ваш муж?
— О, — кажется, женщина совсем забыла о цели моего визита. — Ну, лет через пять, возможно, вернется. Если раньше не скончается, конечно.
— Простите? — кто их знает, может, это модный нынче дамский юмор такой?
— Моего мужа арестовали неделю назад. Из-за чего — не знаю, но, должно быть, причины, конечно, были достаточно вескими, чтобы ворваться сюда средь бела дня и перевернуть все с ног на голову. Теперь понятно, почему меня приняли с таким восторгом.
— Что же, спасибо, в таком случае, мне пора. Приятно было с вами пообщаться, чай очень вкусный, — я двинулся к выходу.
— Может, еще чаю? — хозяйка дома преградила мне путь, буквально нависнув надо мной. Она оказалась выше меня чуть ли не на голову. В общем, излишне гостеприимный дом я покинул только вечером, когда потихоньку начало темнеть, а мне еще предстояло пересечь большую половину города. Я решил пройтись пешком, и, кто бы мог подумать, именно на центральной аллее возле Академии меня поджидали неприятности. Вот уже десять лет никто даже не надеялся, что у нашего короля все в порядке с головой. К счастью, все политические решения принимал Совет, в то время как монарху с его свитой было дозволено заниматься всем, что он пожелает. В этот раз свита была без короля, она шумно пронеслась мимо меня, стуча копытами (коней, естественно, а не придворных) по мостовой, пересекая ход трезвонящих трамваем.
Конное шествие сделало круг и вернулось ко мне. Рядом со мной шел только что появившийся из дверей Академии аспирант, так что я подумал — может, к нему? Может, и к нему. Двое всадников спешились. Одного я знал, он был то ли королевским шутом, то ли глашатаем, а вот второй молодой мужчина, направившийся в мою сторону, был мне незнаком. Аспирант попятился, но сбегать не стал. Всадник с умным безусым лицом сдернул со своей головы цилиндр, поклонился мне и выдал:
— Главный оружейник Его Величества Лукас фон Траусен вызывает вас на дуэль. Представтесь. Я, ошарашенный подобным заявлением, буркнул свою фамилию.
— На чем изволите сражаться? Я быстро прикинул — а что я, спрашивается, могу? По-моему, ничего. Так что была — не была, может, это очередная шутка, о которой потом напишут в газетах?
— Пистолеты.
— Решено, — Лукас фон Траусен кивнул и снова взобрался на своего коня. — Завтра, здесь же, в семь вечера. До встречи. Гулко хлопнули поводья, и процессия умчалась к королевскому имению. Мы с аспирантом остались стоять между звенящими трамваями. Его тоже вызвали на дуэль.
— И что это было? — осторожно поинтересовался я. Аспирант вздохнул.
— В газете писали, что Теодор-Даан создал новый Орден и в честь этого отобрал компанию лучших дуэльянтов, которые должны вызывать на дуэль каждого, что встретится им на пути. Те, кто выживут по истечению недели, войдут в этот Орден. Парень был бледен. Я чувствовал себя в цирке.
— Ладно, спасибо. Пожалуй, пора было начинать читать газеты.
9.Если бы меня на дуэль вызвал какой-нибудь обычный гражданин, я бы и вовсе, наверное, не пришел. Честь — это хорошо, благородство — это здорово, но эпоха заводил и дуэлянтов давно прошла, а любому здравомыслящему человеку (а я относил себя именно к таким) своя шкура была как-то дороже. Но сегодня ситуация была более чем печальное: не пойти на дуэль, санкционированную королем, с королевским же оружейником — это означало занести себя в число государственных преступников. Но помирать все же как-то не хотелось, особенно теперь, когда я узнал про свое наследство (оставалась еще робкая надежда, что дядя почит раньше, чем минет полгода). Примерно такие мрачные мысли одолевали меня, когда я спускался с подножки трамвая. Аспирант (не наш, из переводчиков, так что вспомнить его имя я никак не мог) был уже на месте. Я взглянул на часы — нет, все нормально, я пришел вовремя. Это наши благодетели слегка запаздывают. Оружие и жребий всегда предоставляла сторона вызывающего на дуэль, так что я был налегке. Доверять чужому оружию не хотелось совершенно, но у меня, конечно, не было выбора. Как не поверни — со всех сторон стоял вопрос сохранности моей собственной головы. И в обоих случаях она находилась под угрозой. Я в своей жизни стрелял раза два, поскольку, в отличие от братьев, смог увильнуть от кружка исторической реконструкции, который был очень моден во времена моего детства. Артур и Шон не избежали этой участи, а я как-то смог, о чем горько сейчас раскаивался. Прошло уже двадцать минут. Мы с бледным аспирантом стояли у пересечения трамвайных путей, то и дело переглядываясь. Полчаса — тактическая победа, это знал даже я. Но господа дуэлянты, игриво улыбаясь, появились ровно в тот момент, когда стрелка моих часов приблизилась к шести. Специально ведь такое вытворяют, козлы. Мы с Лукасом фон Траусен раскланялись и отошли чуть вглубь аллеи. С этого момента я потерял собрата по несчастью из вида, о чем не очень сильно переживал. Секунданты наши оба были с королевской стороны (конечно, я же никого с собой не привел), поэтому речи о том, чтобы вовремя одуматься и помириться, и не шло. Мне дали в руку тяжелый исторический револьвер, и все, что я смог сделать, это проверить, заряжен ли он.
Заряжен, но кто же станет так поверхностно жульничать? Наверняка проблема где-нибудь внутри, куда я не доберусь при всем желании.
— Можно проверить?
— В дерево, — с такой готовностью закивали секунданты, что у меня не осталось никаких сомнений. Я поднял руку, прицелился в тополь, один из тех, что склонились над аллеей. Выстрел. Листва даже не зашевелилась, пуля ушла неизвестно куда, но отдача, впившаяся мне в ладонь, была такой сильной, что я даже не сомневался: выстрел был. Я задумчиво прикусил губу. Еще выстрел. Осечка. Мне стало спокойнее. Еще один выстрел, и пуля впилась в кору тополя, соседнего от того, в который я целился. И — последний! — осечка. В барабане осталось две пули, а играть со мной в каргадскую рулетку никто бы не стал. Стало значительно спокойнее, хотя я видел, как занервничали секунданты. Только королевский оружейник сохранял спокойствие на молодом лице. Пришла очередь жребия. Большую монету, много больше, чем те, что были сейчас в ходу, подбросили в воздух. Она тяжело упала в свежую листву. Секундант, склонившийся над ней, что-то извиняющееся пробормотал и указал раскрытой ладонью. Это, впрочем, так же не вызвало у противоборствующей стороны волнения: они все только что видели, насколько я меткий. Мы разошлись на тридцать шагов, и я мысленно попрощался со своей недолгой жизнью, братьями и дядюшкиным наследством. Секундант махнул рукой, я медленно поднял револьвер, взвел курок, прищурился, бессмысленно целясь в сердце, и выстрелил. Отдача ушла в плечо — слишком уже старинным был этот револьвер, и пока я тер предплечье, пытаясь понять, что происходит, мой противник упал. Никак, целил в сердце, а попал в ногу — на большее я не надеялся. Но секунданты выглядели слишком взволнованными. Я подошел поближе и рассмотрел аккуратное пулевое отверстие в центре лба, от которого вниз по носу бежала струйка крови. Оружейник Его Высочества смотрел в небо стеклянными глазами. У меня замерло сердце, и недаром: тут же раздался свист. К нам спешил дежуривший на перекрестке констебль. Я аккуратно выронил револьвер. Меня тут же арестовали.
