Виктор Карасев - Трактирщица
хватит! Я вот тут вспомнил еще одну песню, а с ней связана
такая история. Шел я как-то по лесу…
Дик оживленно болтал, и не дрогнул его голос, когда он
вдруг ощутил толчок изнутри. Все же пропустил, как и откуда,
но вот Она появилась там, слева у стены! Менестрель продолжал
привычный рассказ, но тот, вчерашний Дик, уже вглядывался
краем глаза, стараясь не выдать себя. Тири сидела в уголке,
стараясь быть незамеченной, и сейчас никто не узнал бы в ней
знаменитую Хозяйку. Она прислушивалась к песне, повернув
голову вполоборота, и на ее щеке блеснула влажная полоска.
Плачет?! Что бы это значило?! А где же неотразимый солдафон?
Не прерывая песни, Дик шарил глазами по залу, пока вдруг не
наткнулся на вояку. Того тоже трудно было узнать: не было в
нем лихой торжествующей самоуверенности, какой-то он был
растерянный… Наемник сидел на столе у стенки, через весь зал
от Тири, тоже считая себя незамеченным, и озадаченно
выстукивал что-то пальцами по столу…
Когда Дик вернул взгляд к Тири, той уже не было на прежнем
месте, да и во всем зале. А что же с Твидо? Этот наконец
пришел в себя, принял обычный бравый вид и уже присоединился к
слушающим и подпевающим. Почувстовав взгляд Дика, вояка весело
подмигнул, и певец ответил ему улыбкой. Песни продолжались,
как ни в чем не бывало…
Солнце стремительно вынырнуло из-за горизонта, чтобы
вломиться в окна трактирного зала. Веселье уже затихло, и Дику
настало время уходить.
Многие уже спали. Самые усердные из пировавших теперь
валялись под столами, только сопением выказывая признаки
жизни. В кресле у камина чернобородый здоровяк храпел так, что
порой заглушал самые дружные песни, и тогда кто-нибудь пихал
его в брюхо. Едва ли стоило это продолжать, и Дик затянул
отходно-прощальную песню, решительно поднявшись на ноги. Все,
кто еще был в состоянии, потянулись за ним к выходу.
Последний куплет отзвучал, когда все расступились, и к Дику
подошла Хозяйка, — как всегда, бодрая и веселая… Вот только
не те, что обычно, были у нее глаза — тревожные, ищущие… И
все же, она была — Хозяйка. И все остальные, не сходя с мест,
сразу оказались на втором плане. Дик и Тири среди всех
остались наедине, лицом к лицу, — как среди битвы остаются
наедине два бойца, выбравшие друг друга для поединка.
— Говорят, ты покидаешь нас, Дик?
— Я — Странник. Здесь мне больше делать нечего.
Она ждала чего-то еще, хотя бы повода продолжить разговор.
Но Дик замолк.
— Возьми с собой, Дик! — протянула она собранный узелок, -
далека твоя дорога, не раз придется подкрепить силы…
Дик недолго колебался. Отвергнуть этот незатейливый
гостинец было бы оскорблением, незаслуженно тяжелым, к тому же
прилюдным.
— Благодарю, Хозяйка! — он вежливо улыбнулся, вежливо
принял подарок, вежливо кивнул.
— Меня Тири зовут, Дик… Запомни это имя. И где я живу,
запомни. Может, когда-нибудь рядом окажешься, так заходи…
Нет, правда! Заходи, а?
Дик видел, как трудно ей было произносить эти, простые
вроде бы, слова. Он понимал, как ей было тяжело перешагивать
через обычную свою гордость и открыто просить о встрече. Сразу
вспомнились случайно замеченные слезы на ее щеках…
Но вспомнилось и другое — отдернутая, не поданная навстречу
рука. И то, что было потом, — несколько часов неведения,
наполненного мучительными догадками, — где она, о чем думает,
чем занята…
"Мне до сих пор больно от тех догадок, Тири! И — от того,
что знал ответы, как ни гнал их от себя…
Может быть, то, другое, было для тебя не всерьез? Но,
значит, и со мной — не более серьезно!
Может быть, то, другое, было только игрой? Любопытством?
Но, тогда, я значил для тебя меньше, чем эта игра и это
любопытство!
Ты думаешь, то, что ты так легко отбросила, — так же легко
и вернуть? Ты думаешь, я буду добиваться этого возвращения, -
только для того, чтобы меня вновь так же отбросили, так же
предали?
Буду горд — как и ты горда.
До чего же мы схожие люди!
Мы не встретимся никогда,
Но друг друга уже не забудем…"
— Так ты вернешься, Дик? Когда мне тебя ждать? — Тири явно
истолковала в свою пользу затянувшееся молчание.
(Ну почему же мне так трудно ответить напрямик: "Нет.
Никогда!")
— Кто же знает свое будущее… Пора мне.
— Так что же — "до свидания", Дик?
— Прощай, Хозяйка.
Дик улыбнулся широчайшей улыбкой, прощально помахал рукой
всем собравшимся. Потом развернулся и зашагал, не
оборачиваясь. Дорога приняла его, шаги впитывали в себя боль
его души, возвращая пережитое уже строчками:
Начат день весенний, чудный,
для дороги лучший час,
Но даются что-то трудно
все шаги на этот раз.
Менестрель живет в дороге,
ты же к этому привык,
Отчего ж томит тревога,
что невесел твой язык?
Все на месте в этом мире, -
как обычно, как всегда.
Лишь хозяйка в том трактире
так мила и молода,
И, всего лишь, взгляд нескромный
выдал как-то, что она
И с другими в этом доме
так же в точности нежна…
Ночь прошла, и что за дело!
звать любовью не спеши
Удовольствие для тела,
развлеченье для души,,
Зря себя воображаешь
для кого-то лучше всех,
И, когда тобой играют,
и тебе играть не грех…
"Так-то вот и слагаются песни, Тири! И если эта песня, твоя
песня, получается вот такой, — моя ли в том вина?"
Ухажеров здесь хватает, -
что ей пришлый менестрель?
Через год и не узнает,
даже вновь маня в постель.
Что ей клятвы в страсти вечной -
вся любовь часов на шесть!
У нее супруг, конечно,
то ли будет, то ли — есть.
Ты — певец с бродячим стажем,
и тебе ли нежить грусть?!
Ведь, когда на сердце тяжесть,
то в дороге лишний груз.
Что себя дурманить ложью,
будто чувствует спина
Взгляд, и нежный, и тревожный
из далекого окна…
…Уже давно остался позади трактир, и Дик знал, что, даже
вдруг повернув назад, он может оказаться где угодно — только
не в оставленном селении. Другой мир, другая жизнь окружали
его. И стирались в сознании лица, звуки, события, — опускаясь
в недоступные глубины памяти… Все как обычно. Как и должно
